Они не порицают народ за грехи, потому что творят такое сами. Они презирают предписания Христовы и всеми молитвами заботятся об исполнении своих прихотей. Они нечистыми ногами захватывают престол апостола Петра, но по заслуге жадности попадают на чумоносную кафедру Иуды предателя. Они ненавидят истину, как врага и привечают лжецов, как возлюбленнейших братьев. Они взирают на неимущих праведников с перекошенными лицами, как на огромных змей, и безо всякого уважения к стыду почитают богатых преступников, как ангелов небесных. Они одними кончиками губ проповедуют, что надо давать милостыню нуждающимся, а сами и гроша медного не дают. Они молчат о нечестивых преступлениях народа и раздувают свои обиды, словно они были нанесены Христу. Они выгоняют из дома даже благочестивую мать или сестер и непристойно украшают[920]
или, скорее, унижают посторонних знакомых женщин, словно для более секретного служения (уж скажу нечто неподобающее — не для меня, а для тех, кто делает такое). Они защищают церковников, добивающихся очередной степени, нежели Царствия Небесного, и получивших ее тираническим обычаем, не освещающих ее, однако, праведными нравами. Они разевают рот, как идиоты, на предписания святых, если они их, которые они должны слушать как можно чаще, вообще когда-либо слушают, а представлениям и нелепым басням светских людей, как будто это путь жизни (каким к смерти расстилают!), усердно и внимательно внимают. Они как быки, рыкающие из-за тучности своей, несчастным образом готовы к недозволенному[921]. Они надменно имеют лицо ввысь, а чувства погружены с угрызениями совести к низкому или к тартару. Они скорбят даже из-за одного потерянного динария и радуются из-за одного приобретенного. Относительно апостольских предписаний — из-за невежества или бремени грехов они даже затыкают рот тем, кто знает их. Эти «глухие» и «немые» — самые большие знатоки змеистых обманов мирских дел. Многие из них просто вторгаются в священство из сообщества преступников или выкупают то, что присвоили, почти всеми деньгами, и валяются в той же старой и злосчастной грязи невыносимых преступлений, подле священнического престола епископа или пресвитера, те, кто раньше никогда бы там не сидели, словно недостойным обычаем свиней, похитив, однако, имя священническое, но не достоинство, подобающее сану, или, приняв апостольское достоинство, но будучи, однако, не способными к чистой вере или раскаянию в грехах, подходят к любому церковному, не скажу уже — высшему — чину и, добившись [чина], который принимают только святые и совершенные и подражатели апостолов, и, скажу словами учителя язычников, «непорочные»[922], законным образом, и не совершив большого кощунства?67. Что же, однако, есть столь нечестивое и столь преступное, как, уподобляясь Симону магу[923]
(пусть между тем и не примешиваются обычные преступления), желать приобрести какою-либо земной ценою должность епископа или пресвитера, — каковую приличнее приобретать святостью и прямыми нравами? Но они ошибаются еще существеннее или еще отчаяннее в том, что не у апостолов или наследников апостолов, а у тиранов и отца их диавола покупают запятнанные священства, от которых никогда не будет никакой пользы. Они скорее даже словно возлагают на здание преступной жизни некую вершину и кровлю всех зол, потому что человеку уже нелегко поставить им в вину старые или новые проступки и вожделения ненасытности и обжорства, [что им], которые им, как начальникам многих, гораздо легче удовлетворить. Конечно, если бы такое соглашение о купле-продаже было бы предложено этими бесстыдниками не говорю уж — апостолу Петру, но какому-нибудь святому священнику и благочестивому царю, то они получили бы тот же ответ, что и делатель того же — Симон маг — от апостола, причем Петр сказал: «серебро твое да будет в погибель с тобою»[924]. Но еще более — увы тем, кто рукополагает этих просителей, ибо они скорее унижают и вместо благословения — проклинают, когда из грешников делают не кающихся, что было бы правильнее, но святотатцев и отчаянных, и ставят Иуду — предателя Господа — на престол Петра и Николая — изобретателя грязных ересей[925] — на место Стефана мученика, и таким же образом они претендуют на священство. И в сыновьях это воспринимают не с таким омерзением, и даже где-то уважают, поскольку совершенно точно известно, что с ними происходит то же, что и с отцами.