О пользе волшебства

В других переложениях того же сюжета на то, чтобы любовь сотворила чудо, уходит три ночи или даже три недели. Во многих сказках о женихе-животном для обретения подлинной любви требуются годы труда. И если в «Королевиче-лягушке» развязка наступает моментально, то другие сказки предупреждают: когда дело касается любви и секса, попытка ускорить события (то есть украдкой, побыстрее разобраться с тем, что такое личность и что такое любовь) может привести к катастрофическим последствиям.

Начало западной традиции сказочных повествований о женихе-животном положила история Апулея о Купидоне и Психее, причем, создавая ее во II веке до нашей эры, он пользовался еще более древними источниками[203]. Она является составной частью более объемного сочинения — «Метаморфозы, или Золотой осел». Как свидетельствует название, это произведение посвящено событиям, которые инициируют подобные превращения. Хотя в «Купидоне и Психее» герой имеет божественную природу, повествованию присущи важные особенности, объединяющие его со сказками о женихе-животном. Купидон остается невидимым для Психеи, и, сбитая с толку злыми старшими сестрами, она решает, что ее возлюбленный — равно как и секс — отвратительны. Купидон — божество, божеством делается и Психея; виновницей всего, что происходит с героиней, становится Венера, движимая завистью к ней. В наши дни история Купидона и Психеи перестала считаться сказкой, в ней видят миф. Но так как она оказала влияние на многие западные сказочные повествования о женихе-животном, нам необходимо рассмотреть ее.

У царя было три дочери. Психея, самая младшая, столь хороша собой, что вызывает зависть Венеры, и та приказывает сыну Купидону наказать Психею, заставив ее влюбиться в самого жалкого из людей. Родители Психеи, обеспокоенные тем, что она до сих пор не вышла замуж, вопрошают оракула Аполлона, и тот ответствует, что Психею следует отвести на высокий утес, где ей суждено стать добычей чудовища, подобного змею. Поскольку это означает верную гибель, погребальная процессия доставляет Психею, готовую умереть, на указанное место. Но легкий ветер — Зефир — уносит ее с утеса, и она оказывается в пустующем дворце, где все, что она пожелает, немедленно исполняется. Здесь Купидон скрывает Психею вопреки воле матери; полюбив ее, он разделяет с ней ложе во мраке ночи, приняв обличье таинственного существа.

Несмотря на всю роскошь, которой окружена Психея, днем ей одиноко. Купидон, тронутый ее мольбами, дает возможность сестрам посетить ее. Уязвленные сильнейшей завистью сестры убеждают Психею, что по ночам с ней спит «огромный змей, извивающийся множеством петель»[204] (ведь именно это и предсказал оракул), и советуют ей отсечь чудовищу голову. Поддавшись на их уговоры, Психея нарушает приказ мужа не пытаться узнать, каков он из себя: она приближается к спящему с ножом и масляной лампой в руках, желая убить чудовище, но, когда свет озаряет его, она видит перед собой прекраснейшего юношу. Ее охватывает смятение; рука ее дрожит, и капля горячего масла, упав из светильника, обжигает Купидона; он пробуждается и покидает жену. Сердце Психеи разбито; она пытается покончить с собой, но безуспешно. Венера, охваченная гневом и мучимая завистью, преследует ее; ей приходится вынести несколько суровых испытаний, в том числе спуститься в потусторонний мир. (Злые сестры, пытаясь занять место Психеи в сердце Купидона, также надеются, что ветры перенесут их в долину; они бросаются вниз с утеса и погибают.) Наконец Купидон, чья рана тем временем исцеляется, тронутый раскаянием Психеи, уговаривает Зевса даровать Психее бессмертие. Они празднуют свадьбу на Олимпе, и у них рождается дочь по имени Наслаждение.

Раненные стрелами Купидона испытывают сексуальные желания, с которыми оказываются не в силах совладать. В своем повествовании Апулей дает сыну Венеры латинское имя — Купидон, но, если говорить о сексуальных желаниях, этот персонаж выполняет ту же роль, что Эрос. Слово Psyche в греческом языке означает душу. Создавая историю о Купидоне и Психее, неоплатоник Апулей, по-видимому, отталкивался от греческой легенды о прекрасной девушке, ставшей жертвой змееподобного чудовища[205]; в его интерпретации она превратилась в аллегорию пути разумной души к умной любви, как пишет Роберт Грейвс[206]. Само по себе это справедливо, но не отражает всего смыслового богатства данного сюжета.