"Вы провели различие между преступлением, ошибкой и несчастьем10. И хотя вы и не усвоили слов Платона и не следуете Аристотелю, тем не менее на деле вы соблюдаете их правила11. Ибо вы не считали заслуживающим равного наказания людей, которые с самого начала советовали начать войну, и людей, которые впоследствии были увлечены бурей войны или подпали под власть того, кто уже, повидимому, достиг господства. Но вы осудили первых, подвергли порицанию вторых и были снисходительны к ним".
8. Фемистий в другом месте готов поучать юношу-императора тому, "в чем состоит различие несчастия, ошибки и преступления и как должно царю одному оказать милосердие, другого исправить, третьего же, наконец, только и подвергнуть наказанию". Так, у Иосифа Флавия император Тит подвергает наказаниям одного лишь зачинщика преступления "на самом деле", его же последователей "на словах" подвергает простому порицанию ("Иудейская война", кн. V).
Чисто несчастный случай не заслуживает наказания и не обязывает к возмещению убытка. Правонарушения влекут то и другое. Промежуточная вина, обязывая к возмещению, часто не заслуживает наказания, в особенности же смертной казни. Сюда относится следующее место у Валерия Флакка:
V. Поэтому Фемистий убеждает в необходимости различать зачинщиков войны12 и тех, кто действует под руководством других, примеры чего встречаются повсюду в истории. Геродот ("Каллиопа") рассказывает о том, что греки наказали тех из фивян, кто был зачинщиком перехода их на сторону мидян. Так, руководители восстания в Ардее были обезглавлены, по свидетельству Тита Ливия (кн. IV). По словам того же автора. Валерий Левин "после взятия Агригента начальников города приказал высечь розгами и казнить; прочих же продал вместе с добычей" (кн. XXVI). В другом месте Ливии пишет: "После сдачи Ателлы и Калатии там принялись за тех, кто был во главе восстания". И еще: "Так как зачинщики мятежа подверглись заслуженным наказаниям со стороны бессмертных богов -и вас, отцы-сенаторы, то как угодно будет поступить с неповинной толпой?". "Наконец, они были прощены и им было даровано право гражданства, что было сделано, - как сказано, - чтобы наказание постигло виновных" (кн. XXVIII). У Еврипида восхваляется Этеокл, аргивянин, так как
И афиняне, по рассказу Фукидида, раскаялись в постановлении против митиленян, "поскольку подвергли избиению целый город вместо одних только зачинщиков отпадения" (кн. III). У Диодора также рассказывается, как Димитрий Полиоркет, взяв Фивы, умертвил только десять зачинщиков отпадения.
VI. 1. Но у самих зачинщиков войны следует различать причины их действий. Бывают такие причины, которые, не являясь справедливыми, тем не менее могут внушать уважение людям небесчестным (Витториа, "О праве войны", 59). Автор речи "К Гереянию" (II) усматривает наличие справедливейшей причины у того, кто совершает преступление не под влиянием гнева или жестокости, но побуждаемый долгом и разумным рвением. Мудрец, у Сенеки, "отпустит врагов целыми и невредимыми, нередко даже с похвалами, если те вступили в войну, руководствуясь честными намерениями - ради соблюдения клятвы, союза, свободы" ("О милосердии", кн. II, гл. 7).
У Тита Ливия цериты умоляют о прощении за свою ошибку13, состоявшую в помощи своим единокровным фокейцам (кн. VII). Римляне даровали прощение халкидянам и прочим, помогавшим Антиоху в силу договора. Аристид во второй речи "О Левктрах" говорит о фивянах, которые последовали в поход за лакедемонянами против афинян: "Они оказались участниками беззаконного деяния, которое они, однако, прикрывали некоторым подобием справедливости, а именно - верностью главам их союза".
2. Цицерон в книге первой "Об обязанностях" говорит о необходимости сохранять жизнь тем, кто не был на войне ни жесток, ни кровожаден, и о том, что войны ради славы государства должны вестись с меньшим ожесточением. Так, царь Птоломей сообщает Димитрию, "что между ними идет борьба не из-за чего-нибудь иного, но из-за власти и славы". Север у Геродиана14 заявляет: "Когда мы вели войну против Нигра, причины враждебности не были благовидны, потому что яблоком раздора между нами являлась верховная власть принцепса; и в нашем раздоре каждый из нас одинаково стремился овладеть ею, движимый честолюбием" (кн. III).