О пределах добра и зла. Парадоксы стоиков

Итак, мы полагаем, что когда Эпикур называет высшим благом εὐσταθές κατάστημα, он отнюдь не пытается поставить в центр своего этического учения понятие здорового и безболезненного состояния самого по себе, не обусловленного никаким приятным внешним воздействием. Говоря об εὐσταθές κατάστημα и ἀπονία, он не призывает своих приверженцев избегать всякого взаимодействия с окружающим миром; скорее, его теория призвана показать, как можно с помощью самых простых и доступных каждому средств сделать отношения между человеком и миром наиболее гармоничными.

Теперь стоит обратиться к самому, пожалуй, сильному аргументу который могут привести сторонники аутентичности эпикурейской классификации наслаждений — к свидетельству Диогена Лаэрция, подкрепленному цитатой из сочинения самого Эпикура. Как и Цицерон, Диоген полагает, что эпикурейцы выделяли два вида наслаждения; первый вид он называет «катастематическим» наслаждением (καταστηματική), второй — наслаждением «в движении» (ἐν κίνησει)[894]. Далее Диоген ссылается на несколько сочинений Эпикура и его учеников, а в конце приводит собственные слова Эпикура: ό δ’ Ἐπίκουρος ἐν τῷ Περὶ αἱρέσεων οὕτω λέγει ἡ μὲν γὰρ ἀταραξία καὶ ἀπονία καταστηματικαί εἰσι ἡδοναί ἡ δὲ χαρὰ καὶ ἡ εὐφροσύνη κατὰ κίνησιν ἐνεργεία βλέπονται (Эпикур в сочинении «О выборе» говорит так: «Безмятежность и отсутствие боли — это катастематические наслаждения, а радость и веселье наблюдаются в движении и деятельности»).

Кажется, эта цитата действительно должна свидетельствовать о разделении наслаждений на статические (или «катастематические») и кинетические. Однако, если мы будем понимать слова Эпикура таким образом, мы столкнемся с несколькими проблемами. Во-первых, непонятно, почему Эпикур приводит в качестве примера кинетических наслаждений наслаждения души — радость и веселье (χαρά и εὐφροσύνη), тогда как Цицерон, излагая то же самое учение в первых двух книгах «О пределах блага и зла», распространяет это понятие и на наслаждения тела; более того, Цицерон в первую очередь понимает под наслаждениями «в движении» именно телесные чувственные наслаждения[895]. Чтобы разрешить это противоречие, некоторые исследователи видят обозначение телесных наслаждений в слове εὐφροσύνη, однако против такой интерпретации свидетельствует как обычное значение этого слова, его этимология (от φρήν — «ум») и история его употребления[896], так и специальное замечание Плутарха[897], рассматривающего бытование этого понятия в эпикурейской школе: «Что касается тех вещей, которые действительно заслуживают названий “радости” и “веселья”… то благо в них является присущим душе и душевным в подлинном смысле слова» (ἃς δὲ ἄξιον καὶ δίκαιον εὐφροσύνος καὶ χαρὰς νομίζεσθαι… οἰκεῖον τῆ ψυχῆ καὶ ψυχικὸν ἀληθῶς… αὐτῶν τὰγαθόν ἐστι)[898]. Во-вторых, сложно понять, какой смысл в данном утверждении Эпикура должно иметь слово ἐνεργεία («деятельность»). По мнению Мерлана, признающего, что эти проблемы существуют и что до сих пор не предложено удовлетворительного их решения, общий смысл пассажа тем не менее ясен. Однако нам кажется, что именно неверное понимание общего смысла и создает эти сложности, которые вполне можно решить, истолковав фразу Эпикура иначе.

Действительный смысл слов Эпикура становится понятен, если сопоставить их с одним местом в перипатетической «Большой этике»[899]. Автор этого произведения, основываясь на идеях Аристотеля, разбирает положение философов академической школы о том, что наслаждение не может быть благом, поскольку представляет собой процесс становления. Речь идет о наслаждениях, связанных с восстановлением организма, таких как еда и питье; по мнению академиков, это процессы, целью которых является избавление от страдания, и следовательно, благом следует считать отсутствие страдания, а не эти наслаждения. Автор «Большой этики» отвергает это мнение, и среди своих аргументов приводит следующий: по его словам, когда мы получаем удовольствие от еды, наслаждается не восстанавливающееся и принимающее пищу тело, а часть нашей души, которая в это время «действует и движется» (ἐνεργεῖ καὶ κινεῖται): «ее движение и деятельность и является наслаждением» (ή δὲ κίνησις αὺτοῦ καὶ ἡ ἐνέργειά ἐστι ἡδονή). Высказанная здесь идея восходит к Аристотелю, который, опровергая концепцию наслаждения как становления, утверждал, что наслаждение не тождественно восстановлению естественного состояния организма, но сопровождает его[900]. Что же касается отвергаемого Аристотелем и его последователями взгляда академиков, понимающих под наслаждением как движение души, сопровождающее процесс восстановления, так и само это восстановление, то он, по-видимому, отразился в том определении наслаждения, которое приводит Аристотель в «Риторике»: κίνησίν τίνα τῆς ψυχῆς καὶ κατάστασιν ἀθρόαν καὶ αἰσθητὴν ἰς τὴν ὑπάρχουσαν φύσιν («некое движение души и полное и ощутимое восстановление естественного состояния»)[901].