О приятных и праведных

— Нам потребуется, мистер Макрейт, экземпляр этого материала. Как скоро вы можете его предоставить?

Макрейт выпрямился. С некоторым усилием обескураженно поднял бровь. Брови его, чуть тронутые рыжиной, были почти неразличимы на лице.

— У меня нету экземпляра.

— Полно, полно, — сказал Дьюкейн.

— Клянусь вам, нету, сэр. Понимаете, я его не писал. Я не больно горазд писать. А с этими ребятами, газетчиками, — знаете как. Я только говорил — они записывали, потом зачитали мне, что получилось, и я подписался. А сам ничего не писал.

Очень похоже на правду, подумал Дьюкейн.

— И сколько вам заплатили?

Бледная физиономия Макрейта захлопнулась, как створки раковины.

— Денежная сторона, сэр, — это личное дело каждого, если можно так выра…

— Я бы на вашем месте сменил тон, Макрейт, — сказал Дьюкейн. — Вы поступили крайне безответственно, и вас могут ждать серьезные неприятности. Зачем вы продали этот материал?

— Видите, сэр, такой человек, как вы, сэр, просто не знает, каково это — жить в нужде. Ради денег продал, сэр, отпираться не стану. Соблюдал свой интерес, как по-своему соблюдаете даже вы, сэр, осмелюсь сказать.

Наглый тип, подумал Дьюкейн, и скорее всего отъявленный мошенник. Дьюкейну, хотя он сам до конца того не сознавал, отчасти помешало вполне преуспеть на адвокатском поприще неумение постигнуть какую бы то ни было разновидность злодейства, если он был неспособен совершить ее сам. Воображение его простиралось в мир злодеяний простым продолжением схемы собственных недостатков. И потому его суждение о Макрейте — что тот «отъявленный мошенник» — оставалось бесполезным общим местом. Дьюкейн не мог представить себе, что значит быть Макрейтом. Сама непостижимость мошеннической его сущности придавала ему в глазах Дьюкейна интерес и странным образом вызвала симпатию.

— Допустим. Продали ради денег. Теперь, Макрейт, я хочу, чтобы вы как можно подробнее передали, что именно вы сообщили прессе о мистере Радичи.

Макрейт, не торопясь отвечать, опять повел глазами по кругу.

— Правду сказать, много-то не припомню…

— И вы надеетесь, что я этому поверю? — сказал Дьюкейн. — Не надо. Очень скоро сам материал окажется у нас в руках. И если вы посодействуете мне сейчас, я, возможно, смогу помочь вам впоследствии.

— Так, — отозвался Макрейт, впервые обнаружив признаки легкого беспокойства. — Так, значит… Мне нравился мистер Радичи, сэр, — проговорил он. — Правда, нравился…

Дьюкейн оживился. Теперь Макрейт сделался понятнее ему — такое чувство, быть может, возникает у матадора, когда он дотронется до быка.

— Вы близко знали его? — спросил он осторожно.

Дьюкейну не впервой было вести допрос и не внове сознавать, что он плетет в тиши кабинета невидимую ткань обстановки, располагающей того, кто зазевался, к откровенности. Хоть и немножко совестно, что он мастер по этой части. Это умение «разговорить человека» состояло не в том, что сказать или даже как сказать, — то был талант улавливать, угадывать телепатические сигналы, почти физически исходящие от собеседника.

— Да, — отвечал Макрейт.

Он снова положил руки на стол и разглядывал их. Руки были на удивление чистые. Шустрая мушка переключилась теперь на него, но он от нее не отмахивался. Макрейт и мушка разглядывали друг друга.

— Он обходился со мной по-доброму. Я делал для него кой-чего. Помимо работы.

— Что именно? — мягко спросил Дьюкейн.

— Ну понимаете, ему требовались предметы для его магии. Я бывал у него на дому — в Илинге то есть.

— Иными словами, приносили вещи, нужные для обрядов, связанных с магией?

— Да, сэр. Он чудной был, мистер Радичи. Безобидный, но, как бы сказать, с приветом. Но при всем том — башковитый, заметьте. Про эти дела насчет магии знал все до тонкости — историю там и прочее. Что книжек у него было об этом, толстенных, — вы не поверите! Истинный был знаток, без дураков.

— Какие же предметы вы ему носили?

— Да всяко-разные. Никогда не угадаешь, что нужно будет в следующий раз. Как-то вот перья понадобились, белые перья. Злаки, масло разных сортов. Покупал в «Диетических продуктах». А бывало, и птиц закажет или мелкое зверье — мышей, к примеру.

— Живых?

— Ага. Я в зоомагазин ходил за ними. Там, думается, учуяли что-то под конец.

Дьюкейн передернулся.

— Продолжайте…

— Ну, потом еще кое-чем запасался — травками, скажем, пасленом, и так далее — хотел научить меня разбираться в них, чтобы я, значит, ездил за город собирать их для него, только я не соглашался.

— Отчего же?

— Не люблю я загород, — сказал Макрейт. — Остерегаюсь этого зелья, когда оно прет прямо из земли, — прибавил он. — То ли дело, поймите, — в магазине…

— Да, понимаю. И что, мистер Радичи действительно верил в эти свои обряды?

— Еще бы, само собой! — обиженным тоном сказал Макрейт. — Не для потехи ими занимался. И притом — со знанием дела, то есть у него они срабатывали…

— Срабатывали?

— Верней, не знаю, я при том лично не присутствовал, учтите, но только мистер Радичи был очень необычный мужчина, сэр, — как говорится, наделенный сверхъестественной силой. От него просто веяло чем-то особенным.