О происхождении времени. Последняя теория Стивена Хокинга

Стивен появлялся из-за оливково-зеленой двери своего кабинета; в правой руке он держал пульт, левой обхватывал рычаг рулевого управления. Он присоединялся к разговорам, лавируя в толпе на своем кресле и то и дело наезжая кому-нибудь на ногу. Вокруг низких столиков с белыми моющимися столешницами, идеально приспособленными для того, чтобы чертить на них уравнения, подбрасывая соседям по столику новые идеи, шли непрерывные споры. Чай был, правду сказать, неважный, но, собирая всех, он способствовал рождению новейших теорий. Роберт Оппенгеймер, знаменитый «отец атомной бомбы» и бывший директор Института перспективных исследований в Принстоне, как-то сказал: «Чай – это где мы объясняем друг другу, чего мы не понимаем». Много лет чай в DAMTP служил именно этой цели, превращая холл в международный центр обсуждения последних достижений теоретической физики.

Для меня участие в ежедневном чайном ритуале со Стивеном имело огромное значение: за чаем устанавливалась связь, гораздо более глубокая, чем обычные отношения между преподавателем и студентом. Наши споры часто тянулись еще долго после того, как холл снова пустел; они продолжались вечерами в «Мельнице», пабе у реки Кем, в котором сотрудники и студенты DAMTP постоянно сиживали после работы, или за ужином в доме Стивена в Вордсворт Гроув[114]. Работа со Стивеном поглощала все время без остатка. Он не разделял профессиональную и личную жизнь и во многих отношениях воспринимал круг своих близких сотрудников как вторую семью.

Джон Уилер как-то сказал, что есть три способа делать большую науку: путь крота, путь дворняжки и путь картографа. Крот начинает рыть с какой-то точки и планомерно роет, неуклонно продвигаясь вперед. Нюх дворняги ведет ее от одной находки к другой. Наконец, картограф представляет всю картину в целом, интуитивно догадывается, как сложить все воедино, и таким образом находит новую истину. Хокинг, думаю, был картографом.

Если Сиама был силен в объединении людей вокруг принципиально важных открытых проблем теоретической физики, то Стивен извлекал из своей «карты» собственный ясный план действий. Мы же были нужны Хокингу, чтобы заполнять на этой карте белые пятна. С самого начала Стивен рассчитывал, что мы будем работать с ним над превращением широкого интуитивного полотна, существовавшего в его мозгу, в полноценные исследовательские проекты и претворять эти проекты в жизнь. В итоге он подпускал нас к себе гораздо ближе, чем это делает большинство научных руководителей.

Общение со Стивеном посредством его речевого синтезатора было по необходимости ограниченным – и не только в отношении словарного запаса, но особенно, когда речь заходила о манипуляциях с уравнениями. Поэтому он, конечно, не мог обеспечивать полноценного руководства в ходе детальных вычислений. Зато он указывал общие направления работ и корректировал их по мере нашего продвижения. Правда, построенная Стивеном «карта», снабженная лишь его краткими, как будто зашифрованными указаниями, часто оказывалась очень трудной для навигации и могла завести в обескураживающий тупик. Но даже сами эти трудности стимулировали, заставляя нас, его студентов, мыслить творчески и независимо. И он доверял нам. Стивен излучал непобедимую уверенность в том, что мы способны решить эти головоломки космического масштаба. Та же стальная решимость, что позволяла ему добиваться своего, несмотря на изнурительную болезнь, в научной работе проявлялась как определенное упрямство. Много раз, когда я был в полном отчаянии от того, что выбранное направление работы заводило в тупик, когда казалось почти очевидным, что то, чего мы добивались, невозможно, Стивен вдруг оказывался рядом и разворачивал свою ментальную «карту», открывая на ней новую перспективу, вытаскивая нас из пропасти и выводя на новую ясную дорогу. Таков был его modus operandi как ученого – ставить перед собой самые глубокие задачи, непрерывно атакуя их под разными углами и находя в конечном счете путь их решения.

Наиболее ярко он проявлял себя в роли deus ex machina, чудесного спасителя. Его доверие к нам, изобретательный ум, тепло, которое он излучал, не только подпитывали наши исследования постоянным притоком великолепных научных идей, но и наполняли их какой-то интимностью. Да, кембриджская школа Стивена изучала черные дыры и Вселенную в целом, но мне кажется, еще большему мы учились у него в духовном смысле. Он учил нас не только квантовой космологии, но и смелости, смирению и тому, как надо жить.

Конечно, на наше сотрудничество накладывало отпечаток то, что Стивен был мировой знаменитостью, – это отнимало у него много времени. Но он умел оставлять свою славу за стенами DAMTP. Читая утреннюю газету, я мог наткнуться на занимающее всю страницу фото Стивена, проезжающего по одной из улиц Рамаллы или плавающего в кабине самолета в состоянии невесомости, – но как только он возвращался в DAMTP, он становился просто одним из нас, одним из тех, кто находился в упорном поиске понимания Вселенной и ее законов на самом глубоком уровне и всецело этим наслаждался.