Во время чудесного обеда в Кембридже, устроенного в честь 60-летия Стивена – а у Стивена был настоящий дар принимать гостей, – Андрей Линде вспомнил их первую встречу, причем сделал это так, как это мог сделать только русский физик. Это было в Москве в 1981 году. Стивен должен был прочесть лекцию об инфляции для ведущих российских физиков в Астрономическом институте им. П. К. Штернберга. В то время Стивен еще мог говорить, но, так как его голос разобрать было трудно, он часто пользовался при чтении лекций помощью одного из своих студентов, который громко повторял его слова. На лекции в ГАИШ этот процесс сделался двухступенчатым: Линде, тогда молодого физика, хорошо знавшего английский, попросили переводить на русский то, что студент Стивена повторял за Стивеном по-английски. Занимавшийся исследованиями инфляции Линде хорошо ориентировался в предмете и, как русский, не мог удержаться от подробного комментирования слов Стивена. Какое-то время все шло хорошо: Стивен что-то говорил, студент повторял его слова, а Линде переводил и давал пояснения от себя. Но тут Стивен начал критиковать модель инфляции Линде. И на протяжении всей оставшейся части доклада Стивена Линде оказался в неудобном положении человека, вынужденного объяснять физической элите России, почему ведущий космолог мира считает, что его, Линде, подход к проблеме инфляции совершенно ошибочен. Это, как вспоминал Линде, и стало началом их дружбы, продолжавшейся до самой кончины Стивена. Но это было и рождением главного противоречия в их позициях, которое с тех пор остается центральным в теоретической космологии. В споре о происхождении инфляции конфликт «Линде против Хокинга» стал в некотором смысле повторением противостояния «Хойл против Леметра», только на этот раз битва разворачивалась на поле полуклассической космологии, сплава классической и квантовой физики, области, в которой работали и Линде, и Хокинг. В 1950-х Хойл попытался сохранить идею стационарной Вселенной при помощи концепции непрерывного творения материи – она заполняла бы пустоты, остающиеся на месте разбегающихся галактик. Леметр, напротив, полностью разделял идею эволюционирующей Вселенной, которая в далеком прошлом была совершенно непохожей на нынешнюю. Переход от Хойла к Линде, от классической космологии к полуклассической, совершается посредством замены галактик на вселенные. Подобным же образом порождаемое вечной инфляцией непрерывное создание островных вселенных в рамках мультивселенной тоже соответствует некоторому виду стационарности, только глобальной, на гораздо больших масштабах. Загадка первопричины инфляции – и, конечно, вопрос о том, имела ли она когда-либо начало, – в подверженной вечной инфляции мультивселенной потеряла бы, по-видимому, всякий смысл[134]
. В космологии Хокинга с отсутствующей границей, напротив, нет и следа стационарности. Превращая в момент наступления инфляции время в пространство, Хокинг доводит идею космической эволюции Леметра до ее крайней формы. В то время, как космология мультивселенной предполагает наличие постоянного фона в виде вечно раздувающегося пространства, в котором все происходит, предложение об отсутствии границы придает квантовой механике в очень ранней Вселенной столь фундаментальную важность, что размывает даже этот фон – самую ткань пространства-времени.Стивен чувствовал, что идея вечно раздувающейся мультивселенной была гипертрофированным расширением физической реальности, расширением, которое ничем не обосновывается и не имеет отношения к чему-либо, что мы можем надеяться хоть когда-либо наблюдать. Андрей ополчался на гипотезу об отсутствии границы как раз на том основании, что она не предполагала вообще никаких наблюдателей. Происхождение при отсутствии границы избирало самое слабое из всех возможных дуновений инфляции, порождающее пустой и безжизненный космос. Вечная инфляция Линде требовала самого сильного всплеска инфляции, какой только можно себе представить, порождая при этом не одну, а бесконечно много вселенных и наблюдателей. Из предложения об отсутствии границы вытекало, что нас вообще не должно существовать – вечная инфляция взвалила на наши плечи кризис идентичности, самоопределения среди бесконечного числа тождественных миров. Космология «золотого десятилетия» пришла к тому, что ее основные теории оказались в тупике, а главные теоретики разошлись по всем основным вопросам.
Но идея мультивселенной прочно овладела воображением как ученых, так и широкой публики. И она приобрела поистине могучее влияние, когда на исходе XX века ею заинтересовались струнные теоретики. Математическое колдовство теории струн внесло разнообразие в пузырчатую мультивселенную Линде, наполнив ее не только пустыми островными вселенными и космическими островами, полными галактик, но и островами, различающимися во всех других мыслимых отношениях. И это приводит нас к следующей стадии нашего путешествия. Предлагает ли нам мультивселенная альтернативную перспективу космической «тонкой настройки»? способна ли она разгадать «загадку замысла»?