Наверное, к этому мало что добавит факт, что в университетах того времени о домах терпимости говорили совершенно откровенно. Только следует иметь в виду, что в университеты тогда люди часто поступали в совсем юном возрасте. Во всяком случае, к содержанию данной главы имеет отношение то обстоятельство, что шлюхи были темой публичных шуточных диспутов в университетах. В 1500 г. один магистр из Гейдельберга произнес речь «De fide meretricum in suos amatores»[313], другой — «De fide concubinarum»[314], a третий — «О монополии свинского цеха» («De generibus ebriosorum et ebrietate vitanda»)[315]. С тем же феноменом мы сталкиваемся во многих проповедях того времени, и ничто не указывает на то, что дети на них не допускались. Конечно, в церковных и во многих мирских кругах осуждались внебрачные связи, но эти социальные запреты еще не стали формой самопринуждения индивида, да еще настолько сильной, чтобы даже открыто говорить о подобных предметах стало неприятно. В те времена еще не подлежали исключению из публичной сферы выражения, свидетельствующие о том, что мы вообще что-то знаем о таких вещах.
Отличия станут еще более отчетливыми, если обратить внимание на положение продажных женщин в средневековых городах. Как и во многих современных неевропейских обществах, они занимали совершенно определенное место в общественной жизни. Были города, где по праздникам устраивались бега проституток[316]. Часто их посылали приветствовать высоких гостей. Например, в счете, выставленном городским советом Вены в 1438 г., мы читаем: «Продажным женщинам 12 восьмериков вина. Item женщинам, прибывшим с королем, 12 восьмериков вина»[317]. Бургомистр и городской совет могли предложить уважаемым гостям города бесплатно пользоваться услугами продажных женщин. Император Сигизмунд прямо благодарит городской магистрат Берна за то, что ему и его свите на три дня бесплатно был предоставлен в распоряжение публичный дом[318]. Это было такой же любезностью хозяев города, как званый обед в честь высоких гостей.
Продажные женщины, или «красотки», «прелестницы», как их часто называли в Германии, наряду со всеми прочими гражданами образовывали в городах свою особую корпорацию, имевшую определенные права и обязанности. Иной раз им, подобно другим профессиональным группам, приходилось защищаться от нечестной конкуренции. В одном немецком городе в 1500 г. они отправляются к бургомистру с жалобой на тайно работающий публичный дом и заявляют об исключительности своих прав на данный вид деятельности. Бургомистр дает им разрешение войти в тот дом; они врываются, громят все подряд, избивают его хозяйку. В другой раз они хватают конкурентку из «подпольного» публичного дома и принуждают ее жить у них.
Одним словом, их социальное положение напоминало положение палача — оно было низким и презренным, но было именно публичным, т. е. не скрывалось. Эта форма внебрачных отношений между мужчинами и женщинами еще не была спрятана «за кулисы».
В известной степени то же самое относится к отношениям между полами вообще, включая и отношения супружеские. Известное представление об этом дают свадебные обряды. В брачные покои пару сопровождали все шаферы. Невесту раздевали подружки; она должна была снять с себя все драгоценности. Для того чтобы брак считался состоявшимся, в брачную постель молодожены должны были ложиться в присутствии свидетелей. Их «укладывали», и, как говорилось, «коли постель помята, то и право добыто»[319]. В позднем Средневековье обычай изменился, и новобрачные могли ложиться в постель одетыми. Разумеется, в различных слоях и в разных странах обычаи не были во всем одинаковыми. Но еще в первой половине XVII в. в Любеке сохранялась старая форма[320]. Даже в придворно-абсолютистском обществе Франции гости подводили жениха и невесту к постели, раздевали их и надевали на них ночные рубашки. Все это — симптомы иного стандарта чувства стыда в отношениях между полами. По этим примерам мы вновь видим специфические особенности того стандарта, что стал господствовать в XIX и XX вв. Теперь даже в отношениях между взрослыми все связанное с сексуальной жизнью оказалось в огромной мере скрытым и спрятанным «за кулисы», и поэтому стало возможным (а тем самым и необходимым) более или менее успешно скрывать все это от детей. На предшествующих стадиях отношения между полами, равно как и все связанные с ними установления, в значительно большей мере входили в публичную жизнь, и уже этим объясняется то, что дети с малолетства знакомились с данной стороной жизни. Чтобы их «кондиционировать», т. е. подводить к стандарту поведения, принятого у взрослых, не было нужды перегружать эту сферу жизни несметным количеством табу и делать ее таинственной, как это — в соответствии с другим стандартом поведения — произошло на более поздней фазе цивилизации.