О процессе цивилизации. Том I. Изменения в поведении высшего слоя мирян в странах Запада

Сам Эразм, оценивая свое творчество в целом, вероятно, не придавал столь большого значения маленькому сочинению «De civilitate morum puerilium». Во введении к этой книге он писал, что искусство формирования молодых людей включает в себя различные дисциплины, и «civilitas morum» является лишь одной из них. Но в то же время, он не отрицал, что данная дисциплина представляет собой «crassissima philosophiae pars». Особое значение этот труд Эразма получает не столько как отдельное явление, не столько как индивидуальное произведение, сколько как симптом перемен, как субстанциализация социальных процессов. Рассмотрение данного труда обусловлено вызванным им откликом, превращением его названия в центральное выражение, используемое при самоинтерпретации европейского общества.

4

О чем идет речь в этом труде?

Уже его тема указывает на то, с какой целью и в каком смысле будет использоваться новое понятие, — здесь должны содержаться намеки на социальные изменения и процессы, сделавшие его модным словом.

В книге Эразма рассматривается нечто чрезвычайно простое: поведение человека в обществе, прежде всего, «externum corporis decorum» (хотя речь идет и не только о нем). Она адресована ребенку из благородной семьи, сыну князя, и была написана в воспитательных целях.

Сочинение это содержит простые мысли, изложенные и весьма серьезно, и с немалой иронией. Оно отличается ясным, отточенным языком и завидной четкостью. Можно сказать, что ни одна из последовавших за ним книг на эту тему никогда не достигала такой силы и ясности и не носила столь личностного характера. Если мы посмотрим внимательнее, то обнаружим, что за книгой Эразма стоит целый мир, способ жизни, который, конечно, в чем-то уже близок нашему, но в чем-то еще очень далек. Мы находим манеры, нами утраченные, — причем иные из них могут показаться нам «варварскими» или, как мы называем их, «нецивилизованными». Тут высказывается многое из того, что стало непроизносимым, и обсуждается то, что стало само собой разумеющимся[70].

Например, Эразм говорит о человеческом взгляде. Его высказывания должны служить советом учащимся, но в данном случае перед нами одновременно и свидетельство непосредственного, живого наблюдения за людьми: «Sint oculi placidi, verecundi, compositi, non torvi, quod est truculentiae… non vagi ac volubiles, quod, est insaniae, non limi quod est suspiciosorum et insidias molientium…»[71].

Без существенного изменения тональности это высказывание даже трудно перевести: широко раскрытые глаза являются признаком глупости, слишком пристальный взгляд говорит о лени, слишком пронзительный о склонности к гневу, а слишком живой и красноречивый — о бесстыдстве. Взгляд должен показывать спокойствие духа и почтительную доброжелательность — это и есть самое лучшее. Не зря же говорили древние, что местоположением души являются глаза — «animi sedem esse in oculis». Осанка, жесты, одежда, выражение лица — т. е. «внешнее» поведение, о котором идет речь в книге, — есть выражение внутреннего, целостного содержания человека. Эразм это совершенно отчетливо понимает и пишет: «Quamquam autem externum illud corporis decorum ab animo bene composito proficiscitur, tamen incuria praeceptorum (за недостатком воспитания) nonnunquam fieri videmus, ut hanc interim gratiam in probis et eruditis hominibus desideremus»[72].

В ноздрях не должно быть слизи, скажет он далее. Крестьяне сморкаются и в шапку, и в юбку, колбасник сморкается и в ладонь, и о локоть. Не многим пристойнее сморкаться в руку, а затем вытирать о платье. Куда приличнее удалить слизь из носа в платок (желательно отвернувшись): «Strophiolis accipere narium recrementa, decorum». Когда сморкаешься в два пальца и что-то падает на землю, то следует это тут же растереть ногой: «Si quid in solum dejectum est emuncto duobus digitis naso, mox pede proterrendum est». To же самое относится и к слюне: «Aversus expuito, ne quem conspusas aspergasve. Si quid purulentius in terram rejectum erit, pede proteratur, ne cui nauseam moveat. Id si non licet linteolo excipito»[73].

С бесконечной тщательностью и без тени смущения Эразм обсуждает то, что одним своим произнесением шокировало бы «цивилизованного» человека более поздних ступеней развития, наделенного иным моделированием аффектов. Например, здесь говорится о том, как следует сидеть или приветствовать других, причем описываются жесты, которые стали нам чуждыми, — вроде стояния на одной ноге. Вполне возможно, что иные из тех поз, принимаемых при ходьбе или танцах, что мы видим в средневековой скульптуре или живописи, вовсе не обусловлены «манерами» их творца, а есть действительное изображение ставших нам чуждыми жестов. Быть может, нам следует видеть в них субстанциализацию иных душевных и аффективных состояний.

Чем дальше мы углубляемся в это небольшое сочинение, тем отчетливее перед нами возникает картина общества с формами поведения хотя в чем-то и родственными нашим, но во многом от нас далекими.