«В конце <…> 1902 г. писатель публикует новый рассказ – „В тумане", герой которого, юноша с помыслами о чистой любви, в конце произведения сходится с проституткой, зверски убивает ее и кончает самоубийством. Рассказ снова вызвал наряду с сочувственными и негодующие отклики, хотя давал для этого меньшие основания, чем „Бездна". Многое из того, что Андреев договорил о “Бездне" post factum, в авторском комментарии (имеется в виду статья Андреева по поводу «Бездны», — В. Г.), здесь явствует из самого текста (возможно, писатель учитывал критику «Бездны» и сознательно устранял эту недоговоренность). Изображение тайников психики освещается в рассказе социальным светом. Очевидно недвусмысленное осуждение автором буржуазно-интеллигентской среды, неспособной дать истинное воспитание юноше с хорошими нравственными задатками.
Об этом свидетельствует скупая, но выразительная ироническая характеристика матери Павла, поглощенной светской жизнью и равнодушной к детям, и его отца, в короткие промежутки между визитами, выставками и театрами начиняющего сына прописными истинами об оборотной стороне цивилизации, вреде алкоголя и разврата и совершенно не умеющего проникнуть в душу его» [229]
.Бросается в глаза прежде всего неточность в передаче содержания рассказа. Действительно, Павел Рыбаков убивает проститутку Манечку, с которой он сходится «в конце произведения». Но это будет уже не первая продажная женщина в его жизни. И в этом как раз и состоит сложность характера этого юноши: «помыслы о чистой любви» не предшествуют связи его с Манечкой (как можно понять исследователя), а, пусть и не без конфликтов с доводами рассудка и совести, сосуществуют, уживаются с неоднократными его «падениями», перемежаются с ними. Именно поэтому нельзя согласиться, с исследователем, что Павел «юноша с хорошими нравственными задатками», но не получивший «истинного воспитания». Сам автор, кстати сказать, придерживался на сей счет совсем другого мнения. Имея в виду этот рассказ, он писал М. Горькому: «Кажется, ничего штука — хотя тип, как и все, что я пишу, противен» [230]
.Осуждает ли автор «буржуазно-интеллигентскую среду, неспособную дать истинное воспитание»? В целом — да. Но в семье Павла не все обстоит так неблагополучно, как стремится представить это критик. Ироничность характеристики, которая дается матери героя, и в самом деле «недвусмысленна». Что касается отца, Сергея Андреевича, то он при всей его занятости, к воспитанию сына подходит и серьёзно, и не без известной чуткости: «Павла он не ласкал, как мальчика, но зато говорил с ним, как с взрослым, как с хорошим знакомым, с тою разницей, что никогда не посвящал разговора житейским пустякам, а старался направить его на серьезные темы <…> И ему и Павлу это очень нравилось. Даже об успехах Павла в училище он не решался расспрашивать подробно, так как боялся, что это нарушит гармонию их отношений и придаст им низменный характер крика, брани и упреков. Своих редких вспышек он долго стыдился и оправдал их темпераментом» (А, 1, 335).
И в характеристике Сергея Андреевича можно отметить налет иронии (в приведенной цитате опущена следующая строка: «Он считал себя хорошим отцом, и когда начинал разговаривать с Павлом, то чувствовал себя как профессор на кафедре»). Но Андреев в данном случае не стремится сгущать краски. Он пытается показать, что даже в такой сравнительно благополучной по части воспитания семье, где о многих вопросах жизни говорят серьезно и откровенно, некоторые жгучие (и не только для подростка) проблемы нравственности остаются нерешенными. Иначе говоря, дело не в том, что отец «начиняет сына прописными истинами», а в том, что и общество в целом не способно ответить на вопрос: как быть с этим «диссонансом», с тем, что человек издавна жил и продолжает жить как бы в двух сферах, двойной жизнью — явной, которой он гордится, и тайной, которую он сам же презирает и тщательно скрывает. Первая — это та, о которой повествуется во всех умных, серьезных и полезных книгах, это культура, театры, красивые, чистые и благородные женщины, это Катя Реймер, вторую Павел решил любить «всю долгую жизнь». И рядом с ней продолжает течь совсем другая жизнь — отвратительно грязная и цинично бесстыдная, она и вне человека и внутри него, она и отталкивает его своим безобразием и непостижимым образом влечет к себе, о ней не забывает он и на лоне природы, и в сутолоке городских улиц.