О прозе и поэзии XIX-XX вв.: Л. Толстой, И.Бунин. Г. Иванов и др.

Сквозь смерть иди, не умирай
В жару лица не утирай,
В снегах не мерзни в зиму.
Там, впереди, твой отчий край,
Солдат, твой дом родимый (2, 369).

Не менее тяжелым и тягостным оказалось и его возвращение домой после победы над врагом: «Но вот пришел, на взгорке встал — И ни двора, ни дома…» Глядит солдат: ну, ладно — дом, А где жена, где дети?».

И отвести старались взгляд
Соседи в разговоре,
Чтоб не видать, как он, солдат,
Давясь, глотает горе (2, 382).

И вот ему снова необходим изрядный запас сил и физических и духовных, чтобы начать новую жизнь, строить дом на пепелище. И он находит их, он, израненный на войне, и так сильно огорченный ею и наказанный. Помогает ему вера в то, что жена с детьми непременно вернутся, вера, собственно, ни на чем не основанная, но живая и страстная. Через всю свою многотрудную военную жизнь он пронес память о том последнем прокосе, который он делал перед самым началом войны. Все, что было связано с этим, — солнечное летнее утро, запахи трав, уют дома, в котором его ждали и любили, — отныне навсегда в его душе, и для него это больше, чем простые воспоминания. Здесь и самые высокие представления его о жизни (и той, что прошла, и той, о которой он мечтает), и живая связь с малой родиной и с Отечеством. И не случайно, как только Андрей Сивцов по возвращении с фронта снова взял косу и пошел «с людьми в луга, чтоб на людях забыться», тут же ожила эта цепь, которая связывала его с прошлым, протянулась она и в будущее и заронила надежду на счастье, в которое он почти и не верил.

И сладкий пек июльский зной,
Как в годы молодые.
Когда еще солдат с женой
Ходил в луга впервые…
И косу вытерши травой
На остановке краткой,
Он точно голос слушал свой,
Когда звенел лопаткой.
И голос тот как будто вдаль
Взвывал с тоской и страстью.
И нес с собой его печаль,
И боль, и веру в счастье (2, 384).

Сопоставляя поэмы Твардовского «Василий Теркин» и «Дом у дороги», утверждают иногда, что «Теркин — это в первую очередь характер, национально и социально-исторически определенный человеческий тип. Анна же и Андрей — это прежде всего именно судьбы, людские судьбы на войне». Говоря дальше о том, что сочувствие к этим героям «вызвано не какими-то особыми достоинствами именно этих людей, о которых известно не так уж много», критик спрашивает: «но много ли нужно знать о матери, которую «чужая, злая сила» изгоняет с детьми из родного дома, чтобы пожалеть ее, почувствовать ее боль?» И, завершая свою мысль, исследователь подчеркивает: «И так ли уж важно в данном случае, кто она, эта женщина: колхозница или горожанка, русская или украинка, и многое другое, что при иных обстоятельствах могло быть существенным? Важно одно: она Жена и Мать перед лицом войны и смерти» (2,405,406).

Следует прежде всего помнить, что поэму «Дом у дороги» автор определил, как «лирическую хронику». Из этого можно сделать вывод, что в ней существенно иные средства обрисовки характеров, нежели в «Книге про бойца». Думается, что Андрей и Анна не только «судьбы» людские, но и, безусловно, — характеры, пусть и не так глубоко и всесторонне обрисованные, как Василий Теркин.

Несомненно также, что характеры Андрея и Анны в национальном отношении вполне конкретны и определенны, это характеры русских людей. И в этой связи важно все: и то, что они крестьяне, и то, что они смоленские, — не случайно ведь лейтмотивом поэмы становятся строчки «коси, коса…», а очень конкретные приметы их смоленского подворья так много дают для понимания и особенностей, своеобразия их характеров, свойств натуры, их патриотизма.

Да, Анне мы сочувствуем прежде всего как Жене и Матери, но в то же время мы ни на минуту не забываем, что это русская женщина в любви и счастье и «перед лицом войны и смерти». Ее не спутаешь ни с украинкой, ни с француженкой, она в ряду тех русских женщин, среди которых были и Ярославна из «Слова о полку Игореве», и Арина Родионовна, и Татьяна Ларина, и некрасовские женщины, и Марья Болконская, и Аксинья из «Тихого Дона».