О прозе и поэзии XIX-XX вв.: Л. Толстой, И.Бунин. Г. Иванов и др.

В бунинском рассказе «Худая трава» также прослеживается целый ряд аспектов в постановке и художественном решении временной проблемы. С бесстрашием подлинного ученого писатель исследует не только сложную и печальную, но и трагически жестокую диалектику ухода старого и утверждения нового. Многое роднит это произведение с рассказом Л. Толстого «Смерть Ивана Ильича». Здесь та же исходная ситуация: приближающаяся смерть и те новые отношения, в которые неотвратимо вступает с окружающими людьми и миром обреченный человек, — и та же беспощадность реалистического письма. Эпиграфом к своему рассказу Бунин берет пословицу «Худая трава из поля вон!». Применительно к герою рассказа, Аверкию, в больших трудах и заботах прожившему жизнь и под старость смертельно заболевшему, эта пословица звучит жестоко. Но в ней отражен, что называется, естественный ход и финал вещей. Не каждому дано (и толстовский Иван Ильич тому пример) мудро принять этот финал. Аверкию это удается, он в этом отношении сродни другим героям Толстого – крестьянам.

Бунин показывает, что «беспощадно уходящее время» для человека в положении Аверкия — отнюдь не абстрактная категория: это последние считанные дни, часы и минуты его земного существования. Художественному анализу подвергаются все часто едва уловимые качественно новые и изменения и сдвиги, происходящие как в душе героя, так и в его отношении к миру. Мы видим, как гаснут его желания и стремления, как постепенно теряет он интерес к тому, что еще недавно волновало и заботило его. «Все, над чем смеялись за обедом, — говорится в рассказе, — казалось ему ненужным, несмешным. Но неприязни на его лице не было» (Б, 4, 132). Многое в теперешнем поведении Аверкия было вызвано, разумеется, его болезнью. Но Бунина, конечно же, интересует не болезненность состояния и не течение болезни как таковой. И более того, он стремится показать рост души героя, обретение им такого взгляда на мир, который, по убеждению писателя, возможно, и следовало бы назвать истинно человеческим. Характерна в этом плане концовка приведенной цитаты: то, что занимало окружающих его людей, казалось ему «ненужным», но он далек от презрения к ним, он способен понять «их» жизнь («…неприязни на его лице не было»). Никак не назовешь положительным прочно поселившееся в душе его равнодушие к людским делам и заботам, но как осудить его за это: ему хорошо известно, что «захворал» он «без отлеку, что он — „оброчный кочет"» (Б, 4, 133). С этим равнодушием пришла к Аверкию и проницательность, которой он был лишен прежде: он увидел, как много суетного, пустого и скучного в жизни людей, в жизни, в которой и сам он еще недавно участвовал, не чувствуя и не понимая всего этого.

К переменам, которые произошли в Аверкии, следует отнести и новое для него и не совсем понятное для окружающих отношение к добру и злу. Он заступается за лесника, укравшего телушку, которую с великими лишениями нажила его старуха. Он готов простить своего зятя, который, не стыдясь тестя, идет на свидание с «солдаткой»:

«Они звали друг друга взглядами, словами бесконечной „страдательной" <…> Потемнело в углах риги, темнело в воротах. Закрыв глаза, Аверкий слушал. Ему было хорошо <…>

Поздно ночью небо расчистило, две большие звезды глядели в ригу. „Значит, так надо, — думал Аверкий, — значит, ему дочь моя не хороша, иную надо"» (Б, 4, 141, 142).

Может, конечно, возникнуть и вопрос: а не от равнодушия ли, с недавних пор поселившегося в душе Аверкия, этот взгляд, все и всех предающий? Думается, что нет, не от равнодушия. Равнодушный человек вряд ли сумел бы разглядеть и оценить красоту и поэтичность этого свидания. Да и, кроме того, отношение его к свиданию для равнодушного слишком сложное, слишком противоречивое: он не только любуется им, но и понимает, что оно несет горе дочери, жалеет ее: «Ах, неладно, — подумал Аверкий.— А дочь небось любит его». Иными словами, восторженно относится он не к прелюбодеянию, в которое вступает зять, а к любви в самом высоком значении слова. Эту любовь, которой скорее всего и не достоин был его зять, малый грубый и туповатый, обещала солдатка, «бледная женщина» с «серебристыми глазами в черных ресницах» (Б, 4, 141). Именно в таком смысле и следует понимать финал размышлений Аверкия: «Ах, хороша любовь на свете живет!» (Б, 4, 142-143).

Коренные качества натуры Аверкия — скромность, гуманность и деликатность. Эти качества он сохраняет до последнего часа своей жизни. Он не только не пользуется правами своего более чем исключительного положения, но, напротив, делает все от него зависящее, чтобы никому из близких не быть в тягость. Все последние свои дни и ночи, вплоть до первого снега, он проводит не в избе, а в сарае, где лежит в телеге. Находит он в себе и душевные силы успокоить свою старуху:

«Худел и слабел он не по дням, а по часам. Но чувствуя, что смерть овладевает им без мук, без издевательства, часто говорил старухе:

Ничего, ты не бойся, я удобно помру.

А старуха втихомолку надеялась, не давала веры его словам» (Б, 4, 138).