О прожитом с иронией. Часть I

Ну что делать, надо оперироваться.

Операцию назначили на седьмое марта.

– Что же, оно и к лучшему, в праздники отлежусь, и домой.

Иван Дмитриевич утром шестого был в хирургии. Сдав анализы и получив от соседей по палате краткий инструктаж, как тут жить, что делать, кому верить, кому нет, выслушав от таких же, как и он, бедолаг пару операционных страшилок, он попытался прикорнуть. Куда там, воображение рисовало Дмитричу ужастики один страшнее другого. К утру он все же заснул.

На следующий день его оперировали. Все сложилось удачно. Заштопали его надежно. Хирург сказал: «Теперь не бойся, ни за что не прорвется, два слоя наложили. Надежно!» Пока наркоз не прошел, побледневший Дмитрич еще пыжился и пытался улыбаться: «Спасибо, доктор, век не забуду».

– Да что там, живи…

Вы же помните, оперировали Ивана Дмитриевича седьмого марта.

Седьмого! Это ключевое слово в рассказе.

Так вот. Хирург, оперировавший Дмитрича, был опытным врачом, прекрасным специалистом и чудесным человеком. Жил этот добропорядочный человек здесь же, в отделении, снимать квартиру не спешил, не было у него в нашем огромном мегаполисе пока никаких дел, только работа и только она, родная.

В отделении после семнадцати часов сестрички вспомнили о предстоящем празднике, Международном женском дне, вспомнили и стол накрыли, дескать, сегодня мы накроем, завтра мужики поздравят. Дежурный врач, он же доктор, оперировавший Дмитрича, строго сказал: «Никакого спиртного, только чай и кофе». Так и было. Первые минут двадцать все тихо жевали салаты, но уже через час коллектив, прикрыв все двери, пытался тихонько петь песнь про то, как летят утки. Водки и вина на столе действительно не было, но спиртик был, маленько, но был, его и потребляли.

Выпив, доктор решил посмотреть своих пациентов, тяжелых не было, так что смотреть особо некого было, но к Дмитричу врач заскочил. – Ну что, дорогой мой, как себя чувствуем?

Доктор резко развел руки в сторону: «Вот такущий шов сделали, просто красота!» У Дмитрича инстинктивно напряглись мышцы живота, а там все резано-перерезано, и боль, сильнейшая боль мгновенно почувствовалась во всем теле. А доктор, слегка качнувшись, резко наклонился к больному: «Что, болит?» У Дмитрича новый спазм и сильнейшая боль, лицо обильно покрылось потом, побледнело. «Доктор! Уйди!!!»

Понять Дмитрича может только тот, кто прошел через подобное. Представляете, брюхо порезано от грудины и до пупка, заштопано, все болит, а доктор руками машет. Иван Дмитриевич, несмотря на обезболивающие уколы, страдал всю ночь и не сомкнул глаз.

На следующий день, как вы понимаете, было Восьмое марта, праздничный день. До обеда Дмитрич, получив пару болезненных уколов, отдыхал, но, услышав сквозь сон из сестринской напевы «Миллион алых роз…», понял – сейчас пытка продолжится. Точно! Спустя час после начала празднеств появился доктор, он сегодня уже не дежурил, а значит, был подшофе чуток крепче, нежели вчера, и больных он обожал еще больше.

– Ну что, дорогой…

Он еще и взмахнуть руками не успел, а у Дмитрича опять мощнейший мышечный спазм, боль и слезы…

– Потерпи, дорогой, потерпи…

В этот день доктор прибегал в палату чуть ли не каждый час и, активно жестикулируя, все спрашивал и спрашивал больного о здоровье. Какое там здоровье, Иван Дмитриевич едва дышал, он страдал, корчился и плакал от боли.

Впервые в жизни в этот прекрасный мартовский весенний день Иван Дмитриевич не поздравил жену, звонить он просто не мог физически.

Девятого марта в отделении праздник продолжился, стол был накрыт уже в полдень.

Соседи по палате, видя Ивановы мучения, предложили сделать вид, что он спит, когда врач приходит, Дмитрич так и пытался делать, но, лишь дверь открывалась, у больного опять начинался мышечный спазм, и никакие уколы не помогали. Под вечер, видя, что пациент спит, доктор рискнул потрогать его руками: а вдруг что-то здесь не так, не может ведь больной весь день лежать с закрытыми глазами. Пронзительная боль вновь сдавила Дмитрича, и он во всю глотку закричал: «Доктор! Уймись… Уйди…»

Дальше все вошло в ритм обычных дней, Иван Дмитриевич успокоился, болевые ощущения притупились, дело пошло на поправку. Выписался он посвежевшим, постройневшим, вроде как в корсет затянутым человеком средних лет. Покидая больницу, с доктором он не простился, тот наконец-то снял квартиру и перевозил в этот день вещи. А оно и к лучшему, на языке Дмитрича вертелась пара сверхласковых слов в адрес экспансивного хирурга, а так нет его. Нет? Ну и хорошо.

В районной поликлинике хирург с улыбкой подписал ему бегунок, улыбался и Иван Дмитриевич, он считал мучения свои завершенными, оставалось получить подпись офтальмолога и идти в ГИБДД.

Как бы не так.

Глазной врач обнаружил у пациента прогрессирующую катаракту. Надо оперировать. Дмитрич, ни слова не говоря, развернулся и вышел из кабинета.

– Пропади оно все пропадом!