О прожитом с иронией. Часть I

На столбе у автобусной остановки Иван Дмитриевич прочел объявление: «Медицинские справки для ГИБДД, недорого, один час» – и адрес. Место это было буквально в двух шагах от поликлиники. Спустя час дело было сделано. Справка в кармане. Идем в ГИБДД.

На этом можно было закончить рассказ о мытарствах уважаемого Ивана Дмитриевича. Получил он права! Да, получил, но только после того, как паспорт поменял, сорок пять ему как раз в марте исполнилось…

Армейские будни

В армии без шутки, острого слова, смеха или просто улыбки не обойтись. Знаю не понаслышке, сам служил.

Жить без пищи можно сутки,

Можно больше, но порой
На войне одной минутки
Не прожить без прибаутки,
Шутки самой немудрой.

Александр Твардовский.

«Василий Теркин»

Шалопут [1]

Во все времена, у всех наций и народностей всегда были озорники и ветрогоны, хохмачи и повесы, проказники, свистуны и прочее. Легенд, баек, рассказов о таких людях не счесть, многие получили литературную славу и известность, стали мифическими, взять хотя бы Хлестакова, великого Остапа Бендера, замечательного Швейка. Но это, так сказать, классика. В жизни все несколько проще, однако всегда следует понимать, что литературные герои вышли из жизни, из нашего простого человеческого бытия. В любом коллективе всегда были и есть люди, чьи шутки уместны, озорство вполне безобидно, даже бахвальство не всегда наказуемо и неприятно. А как без шуток и озорства? Да никак. Представьте себе огромный коллектив очкастых «ботаников» с серьезным и строгим видом. Да в жизни быть такого не может, хоть один из них и улыбнется, хоть один из них да и пошутит.

Нет жизни без шуток и шутников.

Шалопут

Жил некогда в нашем дружном коллективе курсантов военного училища простой паренек с Вологодчины, Шурка. Фамилия у него была звучная и среди приличных людей не подверженная сокращениям и переводу в прозвище – Барабанов. Иди попробуй назвать Шурку Барабаном – да это же стукач, кто себе позволит так назвать нормального парнишку? «Бар» не звучит, «шурабан» тоже как-то по-дурному слышится. Но вот назвал однажды один из наших уважаемых начальников Шурку Шалопутом, так имя это к нему и прилипло. Как-то, отчитывая Барабанова за очередной фокус, он произнес историческую фразу: «Барабанов, ты, видимо, родился шалопутом, живешь шалопутом, будешь им и в двадцать, и в сорок лет, и помрешь тоже, наверно, шалопутом…»

Так стал наш Шура Шуркой, да еще и Шалопутом. Это действительно было не просто прозвище или, как говорят порой, кликуха его, я это сейчас хорошо понимаю, это был его образ жизни, его мышление и стиль его поведения. И за всем этим отнюдь не крылось зло, нет, ни в коем случае, просто Шурка без хохмы, авантюр не мог жить.

Он был замечен во всех шкодливых делах, от самого элементарного набора периода пионерских лагерей, типа зубную пасту ночью из тюбика да на нос или кнопку в аудитории соседу под зад. Мог он тихонько очкастому коллеге умудриться, когда тот блаженно, подперев голову руками, спит на лекции, заклеить бумагой очки. А восторга, сколько было восторга в его глазах, когда проснувшийся дико орал, испугавшись темени. Нет, это был не садистский восторг, это был щенячий восторг недоросля, да, именно так, именно недоросля.

И бит был он за свои шутки не раз. Как-то, порезав полосками газету, он ночью аккуратно засунул эти самые полоски между пальцев ног сокурснику и поджег их. И надо же, сокурсник боксером оказался, и довольно неплохим, к тому же весил за восемьдесят кг. Барабанов и хохотнуть не успел, как получил мощнейший удар под ребро. Шурку всем курсом откачивали, причем шутили при этом в его же стиле: «Ты что, не мог Петьке эти бумажки засунуть?» А Петька – это щуплый скромный паренек веса почти дистрофика.

– Да я ж хотел просто попробовать.

Вот и попробовал. Оказалось, накануне Барабанов услышал некую байку о подобных проказах в училищах ПТУ, вот и попробовал, вот и получил. Так и этого оказалось мало. Решил он подобный опыт на себе провести, все не верил, что может быть больно. Решил. Провел, орал при этом, как резаная свинюшка, аж дежурный по училищу прибежал. Вечером того же дня Барабанов пошел с повинной к нашему боксеру.

– Слушай, Гена, врежь мне еще раз, ну прошу тебя, разочек врежь мне еще. Дураком был, оно и действительно больно… Врежь, пожалуйста.

Конечно, никто ему не врезал. По Шуркиным глазам было видно, понимает парень, что пошутил плохо.