О психоанализе

Поскольку мы не можем заранее знать решение таких проблем, мы вынуждены искать подсказки в индивидуальности пациента. Ни сознательные расспросы, ни рациональные советы не могут помочь нам в обнаружении этих подсказок, ибо препятствия, которые мешают нам найти их, скрыты от сознания больного. Таким образом, не существует единого, универсального способа преодоления бессознательных препятствий. Единственное правило, которое диктует психоанализ в этом отношении, таково: пусть пациент озвучивает все, что приходит ему в голову. Аналитик же должен внимательно следить за всем, что говорит пациент, и принимать это к сведению, не пытаясь навязать больному собственное мнение. Первый пациент, например, начал говорить о своей семейной жизни, которую до сих пор мы считали абсолютно нормальной. Теперь же оказывается, что он испытывает трудности в отношениях с женой и совершенно ее не понимает. Аналитик не может не заметить, что, очевидно, профессиональная деятельность больного отнюдь не единственная его проблема, и что его отношение к жене также требует рассмотрения. Это запускает цепочку ассоциаций, связанных с браком. Затем следуют ассоциации, порожденные воспоминаниями о добрачных связях. Пациент подробно описывает свои переживания в тот период; все они указывают на то, что больной весьма своеобразно вел себя в близких отношениях с женщинами и что это своеобразие приняло форму детского эгоизма. Подобная точка зрения является для него совершенно новой и неожиданной и объясняет многие его любовные неудачи.

Разумеется, мы не всегда можем добиться столь успешных результатов, всего-навсего позволив больному говорить; лишь у немногих пациентов психический материал лежит так близко к поверхности. Более того, многие больные не готовы свободно говорить о том, что с ними происходит: одни – потому, что им слишком больно рассказывать о своих переживаниях аналитику, которому они, возможно, не вполне доверяют, другие – потому, что не могут вспомнить ничего сколько-нибудь заслуживающего внимания и заставляют себя говорить о вещах, к которым более или менее равнодушны. Безусловно, нежелание говорить по существу не доказывает, что пациент сознательно утаивает некое болезненное содержание; это может происходить совершенно бессознательно. Таким больным часто помогает совет не принуждать себя: достаточно только ухватиться за самую первую мысль, которая приходит им в голову, какой бы незначительной или смешной она ни казалась. В некоторых случаях, впрочем, даже эти инструкции бесполезны, и аналитику приходится прибегать к другим мерам – например, к ассоциативному эксперименту, который обычно дает верную информацию касательно ключевых склонностей пациента в данный момент.

Второй способ – это анализ сновидений; традиционный инструмент психоанализа. Поскольку анализ сновидений вызывает столь сильное противление, краткое изложение его принципов представляется вполне уместным. Толкование сновидений, равно как и придаваемое им значение, непопулярны у широкой общественности. Еще не так давно люди практиковали онейромантию и верили в нее; не так много времени прошло и с тех пор, когда даже самые просвещенные умы находились под властью суеверий. Посему вполне понятно, что наш век все еще питает живой страх перед суевериями, преодоленными лишь частично. Эта нервозность в отношении суеверий в значительной степени объясняет неприятие толкования сновидений, хотя психоанализ никоим образом в этом не виноват. Мы выбираем сновидение в качестве объекта не в силу суеверного восхищения перед ним, а потому, что оно представляет собой психический продукт, неподвластный влиянию сознания. Мы побуждаем пациента к свободным ассоциациям, но этот материал носит слишком скудный, вынужденный характер, а то и вообще не относится к делу. Сновидение – это свободная ассоциация, свободная фантазия; оно возникает не по принуждению и является таким же психическим феноменом, как и всякая ассоциация.

Не стану скрывать, что на практике, особенно в начале анализа, полный и идеальный анализ сновидений возможен не всегда. Обычно мы собираем сновидческие ассоциации до тех пор, пока проблема, которую пациент утаивает от нас, не проявится настолько ясно, что он сможет распознать ее сам. Эта проблема затем сознательно прорабатывается до тех пор, пока мы вновь не столкнемся с неразрешимым вопросом.