О психоанализе

Здесь внимательный читатель наверняка поинтересуется, что делать, если больной вообще не видит снов. Могу вас заверить, что до сих пор все пациенты – даже те, кто утверждал, что раньше никогда не видел снов, – начинали видеть сны во время анализа. С другой стороны, часто случается так, что пациенты, которые прежде видели яркие сны, внезапно перестают их помнить. В своей работе я придерживаюсь следующего эмпирического и практического правила: даже если пациент не видит снов, его сознание содержит достаточно материала, который он по определенным причинам стремится утаить. Зачастую главная причина такова: «Я нахожусь в руках аналитика и хочу лечиться у него. Но аналитик должен делать свое дело, поэтому в этом отношении я выбираю пассивность». Иногда возникает сопротивление более серьезного характера. В частности, некоторые пациенты, будучи не в состоянии признать в себе определенные нравственные изъяны, проецируют их на аналитика, после чего приходят к логическому заключению, что, раз аналитик более или менее нравственно неполноценен, о некоторых неприятных вещах ему сообщать не следует.

Таким образом, если пациент не видит снов с самого начала или же они внезапно прекращаются, он утаивает материал, требующий сознательной проработки. Здесь одним из главных препятствий можно считать отношения между аналитиком и пациентом. Последние могут помешать им обоим, как аналитику, так и пациенту, ясно увидеть ситуацию. Мы не должны забывать, что как аналитик проявляет и должен проявлять пытливый интерес к психологии своего пациента, так и пациент, если он обладает активным умом, нащупывает свой путь в психологию аналитика и занимает соответствующую позицию по отношению к нему. Аналитик слеп к позиции своего пациента в той мере, в какой он не видит самого себя и своих собственных бессознательных проблем. По этой причине я утверждаю, что врачу необходимо самому подвергнуться анализу, прежде чем практиковать его с больными. В противном случае анализ может обернуться сильным разочарованием: при определенных обстоятельствах высока вероятность того, что аналитик зайдет в тупик и потеряет самообладание. Если это происходит, у него есть два пути: либо согласиться с тем, что психоанализ – это бессмыслица, либо признать, что он посадил свое судно на мель. Если вы уверены в собственной психологии, вы можете заверить больного, что он не видит снов потому, что в его сознании еще остался непроработанный материал. Я настаиваю, что в такие моменты уверенность в себе необходима, ибо критика и беспощадные суждения, которые иногда приходится слышать, могут совершенно выбить из колеи того, кто к ним не готов. Непосредственным следствием утраты равновесия со стороны психоаналитика является то, что он начинает спорить со своим пациентом, дабы сохранить свое влияние на него. Это, разумеется, делает всякий дальнейший анализ невозможным.

Как я уже упоминал, в первую очередь сновидения следует использовать как источник материала для анализа. В начале анализа не только не нужно, но иногда и неразумно предлагать так называемое полное толкование сновидения. Полная и воистину исчерпывающая интерпретация крайне затруднительна. Интерпретации, которые иногда можно найти в психоаналитической литературе, очень часто представляют собой однобокие и нередко спорные формулировки. К их числу я отношу и ограниченные сексуальные редукции венской школы. Ввиду многогранности сновидческого материала следует остерегаться всех односторонних формулировок. Именно многогранность смысла сновидения, а не его однозначность, ценна для нас, особенно в начале лечения. Например, вскоре после начала лечения одной моей пациентке приснился следующий сон. Она находится в гостинице в незнакомом городе. Внезапно вспыхивает пожар. Ее муж и отец вместе с ней помогают тушить огонь и спасать людей.