Смысловые поля слов постоянно меняются. И это же касается также и цветов. Многим современным людям кажется, что лексика всегда была неизменной. А уж слова «жёлтый» или «зелёный» всегда имели именно такие значения, как сейчас. Но возникнет ли в сознании древнего нашего предка тот же образ, что и у современника, говорящего о синем небе? Синий – это сияющий, тёмно-голубой, пасмурно-чёрный? Какой он?
Языки постоянно изменяются. Меняется ли в связи с этим восприятие их носителей? Вопрос более сложный и завораживающий.
Слова и восприятие
В прошлом веке лингвист Бенджамин Ли Уорф (Benjamin Lee Whorf) обратил своё внимание на то, что в языке эскимосов есть многие десятки специальных слов для обозначения белого снега. И выдвинул предположение, что структура языка влияет на мировосприятие его носителей.
Описывая свою теорию лингвистической относительности[8]
, он замечает:Влияют ли особенности смысловых полей разных слов на мышление человека?
Обратимся к описанию пространства. Стивен Левинсон из Института психолингвистики Общества Макса Планка в своих исследованиях установил, что существует три базовых способа вербально описывать пространство. В русском, как и в большинстве других современных языков, используются все три. Но есть культуры, языки которых содержат только одну. Например, в языке австралийской народности гуугу-йимитир для описания местоположения предметов используются только направления по сторонам света[9]
. То есть представитель этой малой народности скажет, что стол находится к югу от стула, а собака сидит к западу от стола. На этот язык не получится перевести «слева» или «справа» от человека. Описание пространства не относительно сторон света, а относительно говорящего будет невыполнимой задачей для них.В китайском языке также интересная модель описания пространственной ориентации. Скажем, китаец просит вас спуститься по лестнице. Используем слово «ся» (下) – это «спуститься». Если говорящий уже находится внизу, то он скажет «ся-лай
» (下来). Если же он сам находится вверху, то «ся-цю» (下去). Подобно и с другими глаголами движения. На русский это можно попробовать передать как «спустись-подойди» (下来) или «спустись-отойди» (下去). В данной модели описания пространственного движения ключевым моментом является положение говорящего. Так же, как с моделью «право-лево». Нет говорящего – нет ни правого, ни левого. Для представителей австралийской народности гуугу-йимитир это всё непостижимо. Их способ описания мира не содержит такой модели. Разумеется, это не означает, что они в принципе не способны это познать. Но в рамках культуры их мышления это необычайно сложно.Особое отношение занимает вербальное описание времени. Но этому посвящена отдельная книга автора под названием «Время». Если вкратце.
В китайском языке «послезавтра
» – это дословно «день позади меня» (前天). А «позавчера» – «день передо мной» (后天). Европеец или русский, образно, идёт вперёд, смотря лицом в будущее, а прошлое у него за спиной. А для китайца всё диаметрально противоположно. Будущее за спиной, оно неизвестно, его не видно. Прошлое перед глазами, оно известно, его можно наблюдать (в воспоминаниях).Влияет ли такая разница в описании времени на его восприятие? Случайно ли то, что западная цивилизация стремится в светлое (или не очень) будущее. А традиционная китайская культура больше обращается к мудрости древности?
Мы не касаемся вовсе достоверности этой истории и её оценки. Тут важно понять разнонаправленность этих моделей, влияющих на мышление носителей этих культур.
Стоит, однако, признать, что чётких и неоспоримых доказательств того, что язык определяет мышление, пока ещё нет. Это дело будущих поколений учёных.
Хотя можно упомянуть вот что. В Намибии и поныне живёт племя химба, в языке которого нет слова «синий»[10]
. Они не отличают его от зелёного и используют слово, крайне близкое по значению китайскому «цин» (青). Специалист по когнитивной нейропсихологии доктор Жюль Давидофф (Jules Davidoff) провёл интереснейшее исследование[11].