О психологии образа трикстера

Эти мифологические черты простираются до высших сфер духовного развития человека. Если мы рассмотрим, например, демонические черты Яхве в Ветхом Завете, мы найдем немало следов непредсказуемого поведения трюкача в его бессмысленных оргиях разрушения и принимаемых на себя страданиях, как и в его развитии в мудреца и постепенном очеловечивании. Это та трансформация незначимого в значимое, которая обнаруживает отношение трикстера к святому. В раннем средневековье это приводило к странным церковным обычаям, основанным на древних сатурналиях. Они праздновались непосредственно за Рождеством, то есть в Новый год, с пением и танцами. Танцы были первоначально безвредной трипудией священников, низшего духовенства и детей и проводились в церкви. На День невинных избирался епископ детей (episcopus риегогит), который наряжался в одежды понтифика. Среди бурных развлечений он отдавал официальный визит во дворец архиепископа и из окна получал от него благословение. То же самое происходило в трипудии низших чинов церкви. В конце XII века танцы низшего духовенства выродились в праздник дураков (festum stultorum). Сообщение 1198 года говорит, что на Сретение в парижском соборе Нотр-Дам было совершено столько "злоупотреблений и постыдных деяний", что святое место было осквернено "не только грязными шутками, но и потоками крови". Напрасно Папа Инносент III выступал против манер и сумасшествия, которые заставляют смеяться над духовенством, и против его постыдной одержимости актерским искусством. Через двести пятьдесят лет (12 марта 1444 года) послание факультета теологии Парижа ко всем французским епископам все еще негодовало против этих праздников, где из священников и духовенства избирался архиепископ, которого именовали Папой дураков (fatuorum рарат): В самой середине божественной литургии начинался маскарад, и люди в гротескных масках, переодетые в женщин, львов и клоунов, танцевали, хором пели непристойные песни, ели жирную пищу на углу алтаря, где священник служил мессу, играли в кости, вместо ладана жгли вонючую кожу стоптанных башмаков, бегали и прыгали по всей церкви›.

Неудивительно, что эти истинно ведьминские шабаши были широко популярны и что требовалось значительное время и усилия, чтобы избавить церковь от языческого наследия.

Кое-где священники, похоже, допускали декабрьские вольности, как назывался Праздник дураков, несмотря на факт (или благодаря факту?), что прежнему уровню сознания предоставлялся здесь счастливый случай выпустить на волю всю дикость, распутство и безответственность язычества. Эти церемонии, которые показывают первоначальный образ трюкача, похоже, умерли только в начале XVI века. Во всяком случае, разнообразные законы, принятые с 1581 по 1585 год, запрещают только праздник детей (festum риегогит) и избрание епископа детей (episcopus риегогит).

В связи с этим стоит упомянуть также праздник ослов, который отмечался главным образом во Франции. Хотя он считался безобидным праздником в память бегства Марии из Египта, он отмечался весьма двусмысленным способом. В Бовуа процессия ослов входила прямо в церковь. В конце каждой части мессы (Кирие, Интроитус, Глория и т. д.) все собрание кричало "И-а", подобно ослу. Кодекс, датируемый XI веком, гласит: "В конце мессы вместо слов "Месса кончена", священник три раза кричал по-ослиному, и вместо слов "Благодарение Богу" собрание трижды отвечало "И-а"

Дю Канж цитирует гимн этого праздника:

В древние времена с Востока пришел осел,
Красивый, сильный и готовый к ноше.

Каждый стих сопровождался рефреном по-французски:

Пойте громче, сир Осел,
Открывайте свой прекрасный рот,
У вас не будет недостатка в сене и овсе.

В гимне было 9 куплетов, и последний таков:

Осел, скажи Аминь, и теперь будешь сыт

(в этом месте кричали по-ослиному),

Аминь, аминь, и так отвергнем прошлое.

Дю Канж говорит, что чем более нелепым казался этот ритуал, тем с большим воодушевлением он проводился. В других местах осла клали на золотой полог, углы которого поддерживали "достойные граждане", другие присутствующие должны были "одеться в подходящие праздничные одежды, как в Рождество". Так как имелась тенденция к символическому соотнесению осла с Христом и поскольку с древних времен существовало народное представление о Боге евреев как об осле — суеверие, которое распространялось и на самого Христа, как показывает насмешливое распятие на стене Младшей имперской школы в Палатине, — опасность териоморфизма здесь до неприличия близка. Даже епископ ничего не мог поделать с этим обычаем до тех пор, пока он не был запрещен "властью высшего Сената". Намек на святотатство становится откровенным в "Празднике ослов" у Ницше, который является кощунственной пародией на литургию.