О ПСИХОЛОГИИ ВОСТОЧНЫХ РЕЛИГИЙ И ФИЛОСОФИЙ

О благородный (имярек), слушай же. Ныне ты ощущаешь сияние Ясного Света Чистой Реальности. Познай же его. О благородный, твой нынешний интеллект, согласно истинной своей природе, состоит не из признаков, красок или подобного этому, а, будучи естественным образом пустотным, является истинной реальностью, Всеблагом. – Свой интеллект, ныне пустотный, считай же не пустотой ничто, а интеллектом самим по себе – свободным, светящимся, изумительным и блаженным. Это и есть истинное сознание, Всеблагой Будда.

Познавший это находится в состоянии дхармакайи, совершенной просветленности, а если выразить это по-нашему: творческой праосновой всех метафизических высказываний является сознание как видимое и ощущаемое проявление души. "Пустотность" – состояние до всякого высказывания, до всякого "полагания". Полнота же различных явлений содержится в душе в латентном виде.

Твое собственное сознание, – продолжает текст, – светящееся, пустотное и неотличное от Великого Тела Сияния, не рождается, не умирает, а есть Неменяющийся Свет – Будда Амитабха.

В действительности душа не ничтожна, она – сама сияющая божественность. Для Запада такое положение либо весьма сомнительно, а то и вовсе неприемлемо, либо абсолютно безусловно, причем в этом случае происходит инфляция теософского характера. Мы как-то искаженно воспринимаем эти вещи. Но если мы настолько овладеем собой, что сможем удержаться от нашего основного заблуждения – стремления все время что-то делать с вещами, то, возможно, нам удастся извлечь отсюда важные для нас выводы – или хотя бы оценить величие "Бардо Тходол", дающего усопшему в дорогу ту последнюю и самую высокую истину, что даже боги суть сияние и свет собственной души. От этой истины у восточного человека отнюдь не меркнет свет в глазах, что произошло бы с христианином, который счел бы себя в такой ситуации ограбленным, лишенным бога, – нет, сама его душа и есть свет божественности, а божественность и есть душа. Восток умеет выдержать эту парадоксальность лучше, чем это было суждено бедному Ангелиусу Силезиусу. (Который, впрочем, и сегодня в психологическом отношении не пришелся бы ко двору.)

Особый смысл в том, что в первую очередь усопшему раскрывают глаза на первенство души, ибо жизнь раскрывает глаза, скорее, на что-то совсем иное. В жизни мы втиснуты в бесчисленное множество толкающихся, подавляющих вещей, где – перед лицом чистых "данностей" – дело уж никак не доходит до того, чтобы задуматься: кто, собственно, "дал" эти "данности". Из них-то и высвобождается усопший, а наставление имеет целью помочь ему в этом. Поставив себя на место усопшего, мы извлечем из такого наставления не меньшую пользу, – ведь уже из первого параграфа мы узнаем, что тот, кто дает все "данности", обитает в нас самих: истина, которая вопреки всей очевидности, никогда не осознается ни в больших делах, ни в мелочах, хотя слишком часто бывает нужно, даже необходимо знать ее. Безусловно, это учение годится только для людей вдумчивых, которым важно понять свою жизнь, для своего рода гностиков по складу, верующих в Спасителя, который подобно Спасителю мандеев называет себя "познанием жизни" (manda d'hajie). Ощущать в качестве "данности" и мир – вероятно, удел очень немногих. Очевидно, для того чтобы увидеть, каким образом мир "дается" сущностью души, нужно великое, жертвенное обращение. Видеть, как это происходит со мной, намного более непосредственно, выразительно, впечатляюще и потому убедительно, нежели наблюдать, как я сам это делаю. Конечно же, животная природа человека негодует, когда он ощущает себя творцом собственных данностей. Поэтому такие попытки всегда бывали предметом тайных инициации, в которые, как правило, входила символическая смерть, выражавшая целостный характер обращения. Наставления "Тходола" фактически тоже имеют целью вызвать в памяти усопшего переживания, связанные с инициацией, или поучения гуру, ибо эти наставления, в сущности, не что иное как инициация усопшего в жизнь бардо, так же как инициация живого – не что иное как подготовка к потустороннему (по крайней мере, это обычное дело во всех культурных мистериях начиная с египетских и элевсинских). Однако "потустороннее" при инициации живого – это уж во всяком случае не потусторонность смерти, а обращение внутренней установки, т.е. потусторонность психологическая, а выражаясь языком христианства, "спасение" из оков мира и греха. Спасение же есть выпутывание и освобождение из прежнего состояния помраченности и бессознательности и переход к состоянию просветленности, несвязанности, преодоления и триумфа над "данностями".