О Пушкине, o Пастернаке

Как давно и бесспорно установлено, театральный скандал, описанный в заметке, в действительности не имел и не мог иметь места: премьера «Дон Жуана» состоялась в Праге, и Сальери на ней не присутствовал; во время первого (и малоуспешного) представления оперы в Вене никаких обструкций не засвидетельствовано; свист и демонстративный выход из зала в императорском театре — абсолютно невозможное поведение для высокопоставленного придворного музыканта (Алексеев 1935: 524–525; Штейнпресс 1980: 139–142; Кац 2008: 83). По всей вероятности, Пушкин просто придумал псевдоисторический анекдот, который должен был показать силу зависти Сальери к гению «великого Моцарта». Эта мистификация, равно как и неопределенные ссылки на сомнительные сообщения каких-то немецких журналов и газет, не оставляют никаких сомнений в том, что у Пушкина не было никаких доказательства вины Сальери и что проблема исторической достоверности сюжета его мало волновала. По-видимому, прочитав в свое время газетные сообщения о признаниях старого композитора, который спокойно рассказывает о совершенном преступлении и нисколько не раскаивается в содеянном, Пушкин увидел в них не сенильную фантазию, а страшное свидетельство о силе зависти, когда ее предметом становится не богатство, положение или успех, а данный от Бога творческий дар. Один из собеседников Бетховена, обсуждая с ним признания Сальери, сказал, что верит им, потому что «дети и безумцы говорят правду» (Beethoven 1970: 136). Примерно так же, наверное, воспринял самооговоры безумного композитора и Пушкин, а сведения об театральных интригах Сальери против Моцарта, сообщенные в книге Ниссена, еще больше укрепили его веру в гипотезу убийства из зависти.

Большинство критиков и исследователей, писавших о МиС, исходят из того, что историческая достоверность пьесы крайне мала. Исключение составляют работы советского музыковеда И. Ф. Бэлзы, предпринявшего несколько попыток доказать вину Сальери и тем самым абсолютную точность пушкинской исторической реконструкции (см.: Бэлза 1952; Бэлза 1962; Бэлза 1964). Однако из‐за отсутствия каких-либо надежных материалов, обличающих исторического Сальери, вся аргументация в пользу его безусловной виновности свелась в конечном счете к подтасовкам, анахронизмам, повторению умозаключений немецких антимасонских конспирологов и даже к грубой фальсификации, вызвавшей негодование моцартоведов всего мира (см.: Штейнпресс 1980: 113–118, 164–174; Stafford 1991: 45). Недавно измышления Бэлзы неожиданно нашли сторонника в лице В. Е. Ветловской (см. Ветловская 2003).

В литературе о МиС нередко обсуждается противоречие между тем, что П. В. Анненков назвал «резким приговором Пушкина о Сальери, не выдерживающим ни малейшей критики» (Анненков 1855: 288), и известным пушкинским высказыванием об изображении исторических лиц в поэзии: «Обременять вымышленными ужасами исторические характеры, и не мудрено, и не великодушно. Клевета и в поэмах всегда казалась мне непохвальной» (Пушкин 1937–1959: XI, 160). Еще в XIX веке было предложено несколько объяснений, почему в случае с Сальери Пушкин счел возможным нарушить собственное правило и «обременить» историческое лицо вымышленным преступлением. Тот же Анненков объяснил это особенностями самого жанра исторической драмы, которая, «взяв лицо из истории <…> принуждена заниматься развитием только одной основной черты его характера и пренебречь всем прочим» (Анненков 1855: 289). Заслуживает внимания суждение В. Г. Белинского, заметившего в одиннадцатой статье о Пушкине: «Из Сальери, как мало известного лица, он мог сделать, что ему угодно» (Белинский 1981: 473). Действительно, в 1820‐е годы известность Сальери как композитора за пределами профессионального музыкального сообщества сошла на нет, поскольку его старые оперы возобновлялись редко и большого успеха у критиков и слушателей не имели, а новых он после 1802 года не писал. До появления слухов об отравлении Моцарта многие любители музыки пушкинского поколения могли вообще никогда не слышать имени Сальери, либо, в лучшем случае, относить его к когорте полузабытых оперных композиторов конца прошлого столетия. Так, в популярной книге «Жизнь Россини» Стендаля (1823), которую Пушкин скорее всего читал (см. построчн. коммент. — c. 466), Сальери упоминается лишь однажды — в списке 24‐х второстепенных итальянских композиторов «периода междуцарствования, отделявшего Россини от Чимарозы» (Stendhal 1968: 35). Ясно, что Стендаль не имеет представления о былой славе Сальери и его соперничестве с Моцартом.