В этих главах, как и в сцене захвата Белогорской крепости, время исчисляется часами, минутами и даже мигами (ср.: «Ямщики мигом заложили лошадей» [VIII: 358]). Вечером 24 февраля Гринев попадает в Бердскую слободу, к Пугачеву, и во второй раз оказывается за позднею «трапезою с Пугачевым и с его страшными товарищами». Оргия продолжается до глубокой ночи [VIII: 350], а утром Гринев и Пугачев в сопровождении Савельича отправляются в Белогорскую крепость. Дорога занимает несколько часов [VIII: 351]. Выручив Марью Ивановну, Гринев проводит час с нею наедине и затем дружески расстается со своим благодетелем Пугачевым[423]
. После того как Марья Ивановна прощается с могилами своих родителей, они с Гриневым, Савельичем и Палашей отправляются в путь.Вечером 25 февраля Гринев случайно встречается с Зуриным и принимает предложение последнего вступить в его отряд. 26 февраля Гринев, отправив Марью Ивановну и Савельича в родительское имение, выступает в поход (ср. также уточнение Гринева: «Это было в конце февраля» [VIII: 363]). О своем участии в войне с Пугачевым, как и о начальном периоде жизни в Белогорской крепости, Гринев подробно не рассказывает; мы знаем лишь, что по длительности обе эти «пустые» части его биографии, симметрично расположенные в пространстве текста, примерно совпадают. В сентябре 1774 года, уже после получения известия о поимке Пугачева (которая последовала 15 сентября), Гринева арестовывают и отправляют под караулом в Казань, в Следственную комиссию [VIII: 364–365].
После встречи Марьи Ивановны с Екатериной II Гринева освобождают от заключения в конце 1774 года [VIII: 374], и нам известно, что 10 января 1775 года он присутствует при казни Пугачева в Москве [Там же].
Таким образом, основное сюжетное время романа исчисляется отнюдь не несколькими месяцами, а двумя годами и охватывает период с осени 1772‐го до конца 1774 года. Если в начале романа недорослю Гриневу идет семнадцатый год, то в конце книги он вступает в брак с Марьей Ивановной вполне зрелым (по меркам XVIII века) девятнадцатилетним мужчиной, умудренным опытом армейской службы, бунта, пленения и неправедного суда. Его взросление в романе представляет собой не мгновенный, сказочный скачок к мудрости, а достаточно долгий процесс возмужания и становления — процесс, хотя и получающий дополнительное ускорение в точках пересечения биографии с историей, но проходящий все последовательные стадии, от игры и пьянства с Зуриным, а также «ужина у Аринушки», до первой сознательной молитвы, «излиянной из чистого, но растерзанного сердца», и свадьбы. Характерно, что Пушкин предполагал продлить сюжет воспитания своего героя еще на целый год. В его рукописях сохранился так называемый «Подсчет года рождения Гринева», из которого явствует, что по пушкинскому замыслу в 1773 году Гриневу должно было быть восемнадцать лет и что, следовательно, Пушкин хотел датировать начало романа не 1772‐м, а 1771‐м годом [VIII: 928]. Если вспомнить, что в «Истории Пугачевского бунта» Пушкин ошибочно утверждал, что волнения яицких казаков, к которым приурочена провиденциальная встреча Гринева с Вожатым-Пугачевым во время бурана, произошли именно в 1771‐м году [IX: 10–11], то нетрудно догадаться, почему он отказался от своего намерения. По-видимому, во время работы над «Капитанской дочкой» он обнаружил собственную хронологическую ошибку в «Истории Пугачевского бунта» и решил не повторять ее в романе. Восстановление же исторической точности в данном случае автоматически привело к сокращению «пустой части» жизненного опыта героя. Не исправь Пушкин ошибку в датах, Гриневу пришлось бы спокойно прослужить в Белогорской крепости до Пугачевского восстания не один, а целых два года, что подчеркнуло бы постепенность его превращения из деревенского простофили в зрелого мужа, сумевшего в хаосе бунта не потерять «честь смолоду». Впрочем, для основных событий «Капитанской дочки» это не имело бы никакого значения — ведь именно в них, в этих хронологически далеких друг от друга и краткосрочных точках сюжета, и выявляется человеческая сущность характера Гринева, а связующим их временным отрезкам, какой бы длительности они ни были, отведена подсобная роль соединительной ткани. Время «Капитанской дочки» — это время романа воспитания, пересозданное по моделям романа авантюрного; оно не течет, а перебрасывает нас от одного значимого момента к другому, и потому даже таким искушенным читателям, как Марина Цветаева или Игорь Смирнов, может показаться очень коротким. На самом же деле к нему просто неприменимы реалистические конвенции, ибо оно не подчиняется диктату истории, а выводит нас за пределы ее кровавого календаря в свою собственную, творимую и животворящую длительность.