Врагу стеснительных условий и оков,Не трудно было мне отвыкнуть от пиров,Где праздный ум блестит, тогда как сердце дремлет,И правду пылкую приличий хлад объемлет.Оставя шумный круг безумцев молодых,В изгнании моём я не жалел о них;Вздохнув, оставил я другие заблужденья;Врагов моих предал проклятию забвенья,И сети разорвав, где бился я в плену,Для сердца новую вкушаю тишину.В уединении мой своенравный генийПознал и тихий труд, и жажду размышлений.Владею днём моим; с порядком дружен ум;Учусь удерживать вниманье долгих дум;Ищу вознаградить в объятиях свободыМятежной младостью утраченные годы,И в просвещении стать с веком наравне.Богини мира, вновь явились Музы мнеИ независимым досугам улыбнулись.Цевницы брошенной уста мои коснулись…Вообще, нельзя не заметить, что Пушкин как-то отрезвел и успокоился на это время:
Прошла любовь, явилась Муза,И прояснился тёмный ум;Свободен, вновь ищу союзаВолшебных звуков, чувств и дум[388].Приехав снова в Кишинёв, он хочет оправдаться перед друзьями, которые упрекали его за долгое молчание. В том же стихотворении к Чернильнице
читаем:Но здесь, на лоне лени,Я слышу нежны пениЗаботливых друзей…Оставь, оставь поройПривычные затеи,И дактиль и хореиДля прозы почтовой…Свои надежды, чувства,Без лести, без искусстваБумаге передай…Болтливостью небрежнойИ ветренной и нежной,Сердца их утешай.Нельзя при этом не обратить внимания на чрезвычайную силу сознания, которая проявляется у Пушкина в самых мелочах. Кто читал внимательно его письма к близким, людям, тот, верно, заметит, что в последних трёх стихах схвачен характер его дружеской переписки.
В это же самое время Пушкин посылает Д. В. Давыдову известные стихи:
Недавно я, в часы свободы.Устав Наездника читал[389],