О Пушкине: Страницы жизни поэта. Воспоминания современников

Весною 1821 г. Пушкин был свидетелем события чрезвычайного и имевшего важное историческое значение. 11 марта кн. Александр Ипсиланти, с толпою сообщников, перешёл Прут, вступил в Молдавию и поднял знамя восстания против турок. Можно себе представить, как много было толков в Кишинёве, когда этот флигель-адъютант русской службы, приятель М. Ф. Орлова, пошёл воевать с целою Турецкою империею. Многие не могли поверить, чтоб из этого что-нибудь вышло. Пушкин один из первых понял и оценил всю важность начального греческого движения. «2 апреля, вечер провёл у Н. Д. Прелестная Гречанка,— отмечает он в своём дневнике.— Говорили об А. Ипсиланти; между пятью Греками я один говорил как Грек. Все отчаивались в успехе предприятия этерии; я твёрдо уверен, что Греция восторжествует и что 2.500.000 Турок[400] оставят цветущую страну Эллады законным наследникам Гомера и Фемистокла. С крайним сожалением узнал я, что Владимиреско не имеет другого достоинства кроме храбрости необыкновенной; храбрости достанет и у Ипсиланти» (V, 9). В Кишинёве с напряжённым вниманием ждали, чем кончится дело. Русские баталионы, под начальством Болховского, расставлены были на самом Пруте, на другом берегу которого происходила знаменитая схватка под Скулянами, и всё это в нескольких часах пути от Кишинёва. Война с Турцией казалась неизбежною; отношения к ней держались на волоске. Г. Анненков, имевший доступ к бумагам Пушкина, говорит (Материалы, стр. 95), что он вёл журнал греческого возрождения, но что вскоре бросил его. Если это было действительно так, то, может быть, этот журнал впоследствии пригодился Пушкину для его статьи об одном из участников молдавского движения, Кирджали. В ней находятся любопытнейшие подробности, собранные и записанные, очевидно, из первых рук. Ипсиланти изображён именно так, как его после обличила история. Набросанное Пушкиным описание дела под Скулянами имеет все достоинства подлинной исторической записки[401]. Рассказывая про арнаутов, бежавших в Россию после молдавского разгрома, Пушкин прибавляет: «Их можно всегда было видеть в кофейнях полутурецкой Бессарабии, с длинными чубуками во рту, прихлёбывающих кофейную гущу из маленьких чашечек» (V, 495).

Греки были разбиты, Молдавия успокоилась, и русские войска не двинулись в поход, как можно было ожидать. Наступило затишье, и Пушкин опять соскучился в Кишинёве. Его живому нраву необходима была частая смена впечатлений. Ещё в марте 1821 г. он пишет Дельвигу: «Скоро оставляю благословенную Бессарабию; есть страны благословеннее… разнообразие спасительно для души».

В половине мая видим его в Одессе. Просто ли захотелось ему воспользоваться близостью и взглянуть на новый, весёлый город, или ездил он туда для морского купанья, до которого был великий охотник, только Инзов дал ему новый отпуск, и 15 мая, как показывают его тетради, он пишет в Одессе эпилог к Кавказскому Пленнику и посвящение поэмы H. Н. Раевскому-сыну (Материалы Анненкова, стр. 80). Поэма действительно принадлежала Раевским, хотя Пушкин и замечает: «Н. и А. Раевские и я, мы вдоволь над ним посмеялись» (V, 29). Посвящение Кавказского Пленника, кажется нам, по стиху довольно небрежно и слабо в сравнении с самою поэмою.

Когда мне бедствия грозили,
Я при тебе ещё спокойство находил,
Я сердцем отдыхал: друг друга мы любили,
И бури надо мной свирепость утомили;
Я в мирной пристани богов благословил.

Нам ничего неизвестно об этой первой поездке Пушкина в Одессу; вероятно, она была непродолжительна[402].