Родишься ль ты во мне, слепая славы страсть,Ты, жажда гибели, свирепый жар героев?Венок ли мне двойной достанется на часть,Кончину ль тёмную судил мне жребий боев,И всё умрёт со мной: надежды юных дней,Священный сердца жар, к высокому стремленье,Воспоминание и брата и друзей,И мыслей творческих напрасное волненье,И ты, и ты, любовь?.. Ужель ни бранный шум,Ни ратные труды, ни ропот гордой славы,Ничто не заглушит моих привычных дум?Я таю, жертва злой отравы:Покой бежит меня, нет власти над собой,И тягостная лень душою завладела…Что ж медлит ужас боевой?Что ж битва первая ещё не закипела?..Стихи эти появились в печати через полтора года, без подписи.
Войны сверх чаяния опять не было. Русские полки, собранные у границ империи и уже давно находившиеся в полном составе и на так называемом военном положении, остались на своих местах. Кишинёвская, для Пушкина довольно скучная, жизнь вошла в прежнюю ровную колею.
Значительную долю времени Пушкин отдавал картам. Тогда игра была в большом ходу и особливо в полках. Пушкин не хотел отстать от других: всякая быстрая перемена, всякая отвага были ему по душе; он пристрастился к азартным играм и во всю жизнь потом не мог отстать от этой страсти. Она разжигалась в нём надеждою и вероятностью внезапного большого выигрыша, а денежные дела его были, особенно тогда, очень плохи. За стихи он ещё ничего не выручал, и приходилось жить жалованьем и скудными присылками из родительского дому. Играть Пушкин начал, кажется, ещё в Лицее; но скучная, порою, жизнь в Кишинёве сама подводила его к зелёному столу.
Страсть к банку! Ни любовь свободы,Ни Феб, ни дружба, ни пирыНе отвлекли б в минувши годыМеня от карточной игры.Задумчивый, всю ночь до света,Бывал готов я в эти летаДопрашивать судьбы завет,Налево ль выпадет валет.Уже раздался звон обеден;Среди разбросанных колодДремал усталый банкомёт,А я всё тот же, бодр и бледен,Надежды полн, закрыв глаза,Гнул угол третьего туза[414].