О русском акционизме

— Ты регулярно читаешь лекции? Как у потенциального читателя, у меня возникает такой вопрос: на что человек вообще живет? Делает акции — это круто. А на что он живет?

— Какие-то деньги могут появиться с лекций.

— Мне кажется, что ты их как-то не так часто читаешь.

— Не так часто. И не так много. В промежутках между этим мне помогает ротация вещей. Есть вещи, которые необходимы. Есть схемы получения вещей. По большому счету, населению навязывается одна схема — это работа, зарплата, потребление. Ты отдаешь свое время, единственное, что у тебя вообще есть, твое время — то, что у тебя это забирают каждый день, а отдают меновую единицу, рубль или что-то еще, и дальше ты приобретаешь. Но это не единственный способ, который способствует движению собственности в мире людей. Вещь можно подарить, можно обменять, можно украсть. Есть много способов перераспределения собственности. Можно ходить на работу, долго копить деньги, пойти в магазин и купить. А вещь может просто отдать кто-то, потому что она ему не нужна.

— Бартер?

— Бартер. Ты можешь пойти и украсть вещь, если у тебя есть определенное отношение к месту и вещи. Например, блокноты «Moleskine». Я бы всем советовал воровать блокноты «Moleskine». И лучше успеть это сделать, пока количество датчиков для сигнализации не успело превысить число страниц самого блокнота. Это паразитический бренд капитала. Жир, которым сочатся сотрудники этой корпорации, — это имена тех, кому приходилось спать на земле и нечего было есть. Там на сайте написано: «Moleskine знают многое о непростой жизни Ван Гога». «Moleskine» понимает знание непростой жизни как надбавку виде 800 рублей за один экземпляр. Убогое обогащение за счет чужих идеалов. Магазины, которые сотрудничают с этим брендом, просто демонстрируют свою поддержку идее такого обогащения.

— А дети с тобой живут?

— Да. Мы тут тоже стараемся не фиксироваться. Большую часть они живут с нами. Могут пожить со мной, могут с Оксаной, разные ситуации, когда мне нужно работать одному, они могут жить в другом месте. Или я ими занимаюсь, если Оксане надо какие-то вещи прорабатывать, я могу с ними куда-то поехать и пожить или кому-то детей оставить.

— А что ты даришь детям на день рождения?

— Игрушки какие-нибудь. Что хотят.

— На них ты прямо копишь?

— Нет. Если есть деньги, покупаю. Или в этот момент какая-то другая ситуация, у меня у ребенка день рождения 23 февраля. В 14-м году мы в этот день осуществляли акцию. Мы подумали, что пусть праздник свободы и будет ей подарком. Покрышки горят — дети радуются! Мы их оставили у других людей, у знакомых. Это не является чем-то обязательным, мы все не фанатики кружения вокруг детей. У меня день рождения ребенка, все отменяется!

— Но ты же их любишь, хочется что-то им подарить особенное.

— Я думаю, горящие покрышки — это и есть что-то особенное.

— А тебе приходилось деньги когда-нибудь просить у незнакомых людей, на улице, какая-нибудь ситуация?

— Может быть, жетон, но очень давно. Единственное. Я помню, у меня не хватало на жетон куда-то. А так нет.

— А курсы как ты оплачиваешь?

— Они бесплатные. Это касается вещей, ротаций и договоренностей с людьми, потому что, если ты хочешь, чтобы твой ребенок занимался где-то, надо об этом договариваться. Здесь все ситуативно. У меня нет принципа жить без денег. С деньгами или без них — это две стороны потребительской возни. Я думаю, что нельзя позволять забирать свое время.

— Не зацикливаться на них?

— Не зацикливаться как на получении денег, так и на жизни без денег. Это две крайности. Есть то, ради чего и вокруг чего вся эта бойня происходит — из-за времени. За что ты отдаешь время. Потому что время — это единственное, чем каждый обладает, ресурс, который поддается числовому исчислению. У каждого есть года, минуты, часы. За это я бьюсь — чтобы я мог время отдавать той работе, тому делу, которое я выбрал. Если в сложной ситуации необходимо идти и выносить еду, я буду это делать. Иначе я рискую стать жертвой синдрома выученной беспомощности. Это к чему человека приучает государство и его образовательная система.