О русском национальном сознании

Внешняя самобытность, выступающая, в частности, в обычаях, обрядах, предметах быта, орудиях труда, одеждах, фольклоре и т. д., сглаживается по мере выхода народа на арену всемирной жизни. И нам теперь просто невозможно «соревноваться» с точки зрения этой самобытности с народами, живущими в еще не пронизанных насквозь токами мирового бытия регионах Азии, Африки или Южной Америки. Расцвет внешней самобытности остался для нас в прошлом. Но духовное своеобразие народа, находящее гораздо более сложное и не столь очевидное воплощение, устремлено не в прошлое, а в будущее, где оно должно раскрыться во всей своей полноте и осознанности.

Войны Святослава или Куликовская битва являли собой, конечно, внешне более самобытные героические действа, чем сражение под Москвой в 1941 году. Вместе с тем, я убежден, что духовное своеобразие народа выразилось в этом столь недавнем сражении глубже и пронзительнее, чем в любой из предшествующих битв.

Но чтобы понять это, необходимо понять всю историю отечественной героики как выражение внутреннего духовного своеобразия народа, никак не сводимого к внешней самобытности национальной жизни.

Изучать историю для того, чтобы отыскивать в ней утраченные черты и свойства внешней самобытности народа, — необходимая, но все же второстепенная задача. Главная цель состоит в осмыслении событий истории как выражений самобытной духовной воли народа, которая всегда устремлена в грядущее — в конечном счете в вечность. Такое освоение истории в равной мере плодотворно и для писателя, обратившегося к воссозданию прошедшей эпохи, и для тех, кто посвящает свое искусство живой современности.

Впрочем, подлинно значительные произведения, воссоздающие прошлое, имеют, конечно же, самое прямое отношение и к настоящему, и к будущему. Истинное пророчество, обращенное вспять, способно явиться пророческим и в прямом, безусловном смысле. Таким предстает роман Дмитрия Балашова «Бремя власти». Он решительно выделяется среди остальных исторических романов писателя и принадлежит, по моему убеждению, к наиболее значительным образцам этого жанра во всей отечественной литературе.

Это третий роман из создаваемого Дмитрием Балашовым цикла «Государи Московские», но в нем, в сравнении с предшествующими, произошло очень существенное превращение. В соответствии с давней, восходящей еще к Вальтеру Скотту традицией писатель в первых двух романах («Младший сын» и «Великий стол») отвел основное место — по крайней мере в количественном отношении — повествованию о вымышленных героях. Эти герои или их потомки появляются и в «Бремени власти», но уже, по сути дела, как эпизодические персонажи, без которых даже можно бы было, вероятно, обойтись. Все внимание сосредоточено на реальных исторических лицах двадцатых-сороковых годов XIV века. И это своего рода переворот в принципах создания исторического романа о столь отдаленной эпохе.

О фактической стороне дела говорить в данном случае не приходится: Дмитрий Балашов знает ее не хуже самого добросовестного специалиста по истории этого столетия…

В драматических, а нередко и открыто трагедийных событиях эпохи писатель раскрывает не что иное, как духовную волю народа, устремленную далеко вперед, уместно будет даже сказать — не имеющую предела. Поэтому главная ценность романа — не в превосходном воссоздании прошлого, но в глубоко современном художественном осмыслении связи прошлого, настоящего и будущего.

Воспринять этот роман — значит оглянуться на огни, о которых мы говорили, — огни, дающие возможность выдержать верное направление.

Не могу без волнения думать о том, как читают это произведение, изданное по инициативе Валерия Ганичева в выпуске «Роман-газеты» тиражом более двух с половиной миллионов экземпляров (не считая нескольких других изданий), мои современники. Конечно, освоить смысл «Бремени власти» во всем его объеме не столь просто. Но смысл этот так или иначе начинает жить во многих душах.

То понимание, то открытие истории, которое осуществлено в романе «Бремя власти», являет собой прекрасный урок для любого писателя. Конечно, не только для тех, кто посвящает свое творчество прошлому: это особенный удел, выпадающий немногим. Я говорю о каждом, кто действительно стремится внести свой вклад в большую литературу Отечества.

Естественно, может возникнуть вопрос — а как, собственно, следует изучать историю? Многие полагают, что, прочитав знаменитые двенадцать томов Карамзина, или пятнадцать томов Соловьева, или пять томов Ключевского, — не говоря уже о прочтении всех их, вместе взятых, — каждый станет отменным знатоком отечественной истории, которому уже ничего более не нужно. Правда, и в устных беседах, и даже подчас в печати раздаются возмущенные голоса: «Где достать эти тома?» И в самом деле, хотя курсы Соловьева и Ключевского сравнительно недавно были переизданы пятидесятитысячными тиражами, «достать» их прямо-таки невозможно. Читать в библиотеках? Большинство не имеет такого навыка. И многим кажется, что, если бы, к примеру, соловьевские тома стояли у них дома на полке, они бы их проштудировали.