Русское национальное самосознание, может быть, одна из основополагающих тем литератора, историка, мыслителя Вадима Валериановича Кожинова (1930–2000). Материнское слово, былина, песня, родные просторы, реки, лесные поляны, церкви, деревенские избушки — это, по мнению автора, тот воздух культуры, который формирует личность человека. С этим он живет, трудится, любит, веселится, отдыхает…Особый интерес и колорит книге придает полемика В.В. Кожинова со своими идейными противниками.
Вадим Валерианович Кожинов , Вадим Валерьянович Кожинов , Вадим Кожинов
История / Образование и наука18+Вадим Кожинов
О русском национальном сознании
К спорам о «русском национальном сознании»
(1990)
Публицист А.Стреляный опубликовал на страницах «Литературной газеты» по-своему прямо-таки замечательное сочинение с многозначительным подзаголовком «Мысли о русском национальном сознании». Уже, как говорится, «во первых строках» автор заявляет: «Почти все (чтобы не сказать все) русские идеи пришли к нам с Запада», — если и не от иностранцев, то, по крайней мере, от эмигрантов. И, читая сочинение Стреляного, не ведаешь, чему более удивляться — редкостному незнанию истории или же уникальной непродуманности «концепции».
Стреляный утверждает, например, что московские славянофилы в своих идеях «последовали»-де за Гегелем и гегельянцами. Верно здесь лишь то, что будущие славянофилы в 1820-х годах глубже и полнее, чем кто-либо в тогдашнем мире, знали и ценили германскую философию — этот высший взлет общечеловеческой мысли на рубеже ХVIII–XIX веков. Когда в 1830 году (13 марта) совсем еще молодой, двадцатитрехлетний Иван Киреевский впоследствии один из основоположников славянофильства — явился к Гегелю и проговорил с ним до полуночи, он произвел столь сильное впечатление на достигшего своих высот шестидесятилетнего германского гения (который, напомню, через год скончался), что тот на следующее утро отправил к русскому юноше посыльного с приглашением вновь посетить его. Однако ни лекции Гегеля, ни волнующие беседы с ним явно не пробудили в Киреевском каких-либо «русских» идей: вернувшись на родину, он взялся издавать журнал с совершенно недвусмысленным названием «Европеец» (и лишь в 1840-х годах согласился редактировать журнал «Москвитянин»).
Далее, как ни странно, Стреляный — это непреложно явствует из его сочинения — убежден, что «русское национальное сознание» до славянофилов не существовало вообще… А ведь мощным и глубоким воплощением этого самого «сознания» (в определенных отношениях более мощным и глубоким, чем все высказанное славянофилами XIX века!) было уже созданное в первой половине XI века, то есть за восемь столетий (!) до Киреевского, «Слово о законе и Благодати» Илариона…
И тот же Киреевский начал развивать «русские идеи» отнюдь не в результате изучения германской философии и общения с Гегелем, а лишь после того, как во второй половине 1830-х годов он приобщился к духовной жизни столь знаменитой впоследствии Оптиной пустыни. Там он встретился с великими старцами Макарием и Леонидом и стал изучать богатейшее собрание древних рукописей, среди которых были, в частности, творения крупнейших русских мыслителей конца XV — начала XVI века Иосифа Волоцкого и Нила Сорского.
В первом же своем выражающем «русские идеи» труде, написанном в 1839 году, Иван Киреевский говорил, что именно в России (а не в германской философии) «собиралось и жило то устроительное начало знания, та философия Христианства, которая одна может дать правильное основание наукам», собиралось и жило «в тишине наших монастырей… Эти святые монастыри, писал Киреевский, — рассадники христианского устройства, духовное сердце России, в которых хранились все условия будущего самобытного просвещения».
Можно, конечно, не соглашаться с этими мыслями Киреевского и других славянофилов, но по меньшей мере недостойно «выводить» их зрелое миросозерцание из Гегеля. Стреляный, вероятно, не помнит, когда и как засело в его голове это представление, а между тем можно дать совершенно точный ответ: он почерпнул его из каких-то отголосков «разгромных» выступлений сталинских времен, когда, кстати сказать, реакционерами или даже мракобесами были объявлены не только Киреевский с Хомяковым, но и Гегель с Шеллингом. Так, известный разоблачитель тех времен А.Г.Дементьев (позднее — заместитель главного редактора «Нового мира») вещал в 1951 году, что, мол, славянофильство попросту «подбирало в Западной Европе крохи реакционных философских и социальных идей».
Словом, «концепция» происхождения славянофильства, предложенная Стреляным, исходит не из исторической реальности, а из тех малопочтенных идеологем, от которых сам Стреляный вроде бы открещивается…
Столь же несерьезен и настойчиво выдвигаемый Стреляным тезис, согласно которому и современные «русские идеи» пришли опять-таки с Запада — «из среды русских эмигрантов». Вот, скажем, Стреляный пытается уверить читателей в том, что понятие о «русофобии» и, в особенности, о «русофобии русских» возникло-де после 1917 года в эмиграции.