О русском национальном сознании

Между тем еще за полвека до революции, в 1867 году, Тютчев (а он был не менее гениальным мыслителем, чем поэтом) писал: «Можно было бы дать анализ современного явления, приобретающего все более патологический характер. Это русофобия некоторых русских людей — кстати весьма почитаемых. Раньше (т. е. во времена Николая I. — В.К.) они говорили нам… что в России им ненавистно бесправие, отсутствие свободы печати и т. д. и т. п., что потому именно они так нежно любят Европу, что она бесспорно обладает всем тем, чего нет в России… А что мы видим ныне? По мере того как Россия, добиваясь большей свободы, все более самоутверждается (имеются в виду кардинальные реформы 1860-х годов. — В.К.), нелюбовь к ней этих господ только усиливается. В самом деле прежние (т. е. эпохи Николая I. — В.К.) установления никогда не вызывали у них столь страстную ненависть, какой они ненавидят современные направления общественной мысли в России (имеется в виду славянофильство, «почвенничество» во главе с Достоевским, «консерватизм» Льва Толстого и Лескова и т. п., — словом, высшие явления русской — и мировой — культуры того времени. — В.К.). И напротив, мы видим, что никакие нарушения в области правосудия, нравственности и даже цивилизации, которые допускаются в Европе (а это эпоха Наполеона III и Бисмарка! — В.К.), нисколько не уменьшили их пристрастия к ней… Словом, в явлении, которое я имею в виду, о принципах как таковых не может быть и речи».

Если бы я не упомянул, что это написано Тютчевым, едва ли кто-нибудь усомнился, что это написано сегодня…

Таким образом, относить зарождение борьбы с «русофобией» ко временам писательства белого генерала Краснова — значит, простите, обнаруживать элементарное невежество. И совсем уже «замечательна» следующая «формулировка» Стреляного: «Важнейшим, бездонным источником русофобии было и остается отвращение к большевизму». Те «русофобы», которых имел в виду Тютчев, так или иначе являли собой как раз признанных «предшественников» большевизма… Короче говоря, нельзя же до такой степени «перевертывать» реальность наизнанку! Впрочем, это закономерный результат полнейшего невежества.

* * *

Но обратимся к послереволюционным временам, когда, если верить Стреляному, носителями «русского национального сознания» являлись некие, по его определению, «темные, но любознательные райкомовцы». Признаться, я впервые слышу об этих, без сомнения, героических (сам Стреляный называет их «самоубийцами») личностях из нижних эшелонов аппарата ВКП(б). Но допустим, что Стреляный располагает какой-то информацией об этих людях, осмелившихся противостоять верхушке ВКП(б) с ее крайне русофобскими «идеями».

Хорошо известно, что, скажем, Троцкий постоянно «изничтожал» Россию, утверждая, например, что «опрокинутая Октябрьским переворотом культура представляла собой, в конце концов, лишь поверхностное подражание более высоким западным образцам (насколько «живуча» эта позиция, показывает нынешнее «выведение» Стреляным славянофилов не из тысячелетнего русского Православия, а из Гегеля. — В.К). Она не внесла ничего существенного в сокровищницу человечества».

Сталин в то же самое время вещал: «История старой России состояла в том, что ее непрерывно били». И сие нелепейшее утверждение (оно уместно только в чисто пародийном смысле — так, мол, били эту самую Россию, что она со страху разбежалась от Балтики до Тихого океана, от Арктики до Тянь-Шаня) Валентин Катаев сделал лейтмотивом своего некогда популярного и не так давно экранизированного романа «Время, вперед?» (1932).

Бухарин заявлял в возглавляемых им «Известиях» 21 января 1936 года: «Нужны были именно большевики, чтобы из аморфной, малосознательной массы в стране… где господствовала нация Обломовых, сделать «ударную бригаду» мирового пролетариата». Замечательно, что старый друг Бухарина Илья Эренбург вторил ему не только в 1930-х годах, а и в 1960-х годах, и не где-нибудь, а на страницах вроде бы культурного «Нового мира».

«В двадцатые годы, — писал он, — еще доживала свой век старая, крестьянская Расея (именно так, издевательски… — В.К.). Начало тридцатых годов стало переломом… эмбрионы людей постепенно становились настоящими людьми». Итак, Россию до «великого перелома» населяли всего лишь «эмбрионы» людей. И в «Новом мире» никто не дрогнул от столь дикого русофобства…

Если собрать подобные высказывания одних только наиболее влиятельных идеологов и литераторов 1920-1960-х годов, даже и они составили бы несколько объемистых томов. Однако те русские писатели и мыслители 1920-1960-х годов, которые действительно останутся в истории отечественной культуры, всем существом своим противостояли этой агрессивнейшей русофобии, — пусть они и имели слишком мало возможностей высказать свои взгляды открыто.