О русском рабстве, грязи и «тюрьме народов»

Кроме собственно крестьян-тяглецов в черносошных общинах жили еще так называемые «бобыли». Это не непутевые холостяки, а ремесленники или наемные работники, то есть не тяглое сельское население. Частные индивидуальные предприниматели.

Имелись и «пашенные бобыли», владельцы участков земли. Само их существование доказывает: землю можно было купить и продать. Иначе откуда бы она взялась у «пашенных бобылей»?

М. М. Богословский давно и совершенно определенно писал: «Владельцы черной земли совершают на свои участки все акты распоряжения: продают их, закладывают, дарят, отдают в приданое, завещают, притом целиком или деля их на части».

Этот крестьянский капитализм зашел так далеко, что возникли своего рода «общества на паях», союзы «складников», или совладельцев, в которых каждый владел своей долей и мог распоряжаться ею как хотел — продавать, сдавать в аренду, покупать доли других совладельцев, а мог и требовать выделения своей собственной из общего владения. Получались такие закрытые акционерные общества, ЗАО. Других аналогий как-то не придумывается. Да и зачем что-то придумывать, если все очевидно?

М.М. Богословский писал: «В севернорусской волости XVII века имеются начала индивидуального, общего и общинного владения землей. В индивидуальном владении находятся деревни и доли деревень, принадлежащие отдельным лицам: на них владельцы смотрят как на свою собственность: они осуществляют на них права распоряжения без всякого контроля со стороны общины».

Добавлю от себя: к тому же на Севере в губах продолжает распоряжаться волостной сход, который сам ставит должностных лиц (хотя и здесь сход все больше подчиняется надзору воеводы).[296]

«В общем владении состоят и земли, и угодья, которыми совладеют складничества — товарищества с определенными долями каждого члена, — продолжает Богословский. — Эти доли — идеальные, но они составляют собственность тех лиц, которым принадлежат, и могут быть реализованы путем раздела имущества или частичного выдела по требованию владельцев долей. Наконец, общинное владение простирается на земли и угодья, которыми пользуются, как целое, как субъект… Река с волостным рыболовным угодьем или волостное пастбище принадлежит всей волости, как цельной нераздельной совокупности, а не как сумме совладельцев».

Констатирую факт: в Московии XVII века все более укрепляется именно такая «низовая» демократия; общины все активнее принимают на себя функции низовых органов управления.

Напомню, что эти все процессы идут не в городах, в среде высоколобых интеллектуалов и богатых людей, а как раз в основной массе тогдашних московитов, в крестьянстве.

И этих крестьян очень много — более 50 тысяч дворов, то есть артелей, патриархальных предприятий. Всего никак не меньше полутора миллионов человек. И они умеют охранять свои права, в том числе и силой оружия.[297]

На Севере, правда, черносошных несравненно больше. Есть даже такое понятие, как «черносошные волости» — то есть обширные области, где владельческих крестьян вообще нет, все исключительно вольные.

В центре страны черносошные и владельческие крестьяне живут чересполосно. Но, во-первых, вольные «государевы хрестьяне» там тоже есть. А во-вторых, положение владельческих крестьян не так уж сильно отличается от положения черносошных.

Крепостные крестьяне Московии

То есть отличается, конечно, — и в худшую сторону. Государственные подати владельческих крестьян значительно меньше, чем у черносошных, но суммарно они все-таки платят больше.

Собственно, к этому незначительному отличию в области персональных финансов и относится основная разница между вольными и «рабами». «Государство и после Уложения (1649 г. — В. М.)[298] не отказывается видеть во владельческих крестьянах своих подданных:[299] они платят государевы подати, они не лишены личных прав; помещикам запрещается «пустошить» свои поместья; правительство не отказывалось от своего права наказывать злоупотребления помещичьей властью».[300]

Владельческие крестьяне были кем угодно, но не рабами, и их «крепость земле» вовсе не означала одновременной «крепости владельцу».

Да, помещики и владельцы вотчин нарушали их права — продавали без земли, меняли на холопов, разбивали семьи. Историки справедливо отмечают, что таких случаев становится больше к концу XVII столетия. Но помещик, разлучавший супругов, чтобы повернее добраться до понравившейся ему молодки, и вотчинник, менявший крестьянина на холопа, очень хорошо знали, что они теперь — преступники. И что если они не поберегутся, их действия будут иметь для них же самих весьма плачевные последствия.

Зверюга Салтычиха, упоминавшаяся в начале этой главы, была приговорена к смертной казни.[301]

Правительство за такие антикрестьянские преступления и ссылало, и секло кнутом, и уж во всяком случае, отнимало поместья. А с их исчезновением у помещика пропадали и средства к существованию, и общественное положение. Закон владельческого — крепостного крестьянина в определенной степени ЗАЩИЩАЛ.