«За 24 года совместной работы с В. Н. я ни разу не видел, чтобы у него были с кем-нибудь какие-либо столкновения, и наша хирургическая семья... жила настоящей спаянной дружной семьею... Каждому из нас В. Н. поручал определенную научную работу, проводимую или на клиническом материале, или в лаборатории, или в рентгеновском кабинете, или в патологоанатомическом театре. Работали над самыми разнообразными отделами хирургии и смежными областями... Коллектив работников получал разностороннее развитие, не замыкавшееся в круг ранней узкой специализации. В. Н. был чрезвычайно доступный, простой и мягкий руководитель. Он понимал ошибки, извинял погрешности, но никогда не прощал обмана. Молодые врачи-ассистенты жили при больнице и отдавали больнице почти все свое время... В. Н., живший также при больнице, был несменяемым старшим хирургом до 1926 г. На наши вызовы он являлся незамедлительно и никогда от него никто из нас не услыхал ни одного слова в раздражительной интонации по поводу напрасного вызова. Его ночные посещения тяжелых больных или просто контрольные посещения ночью создавали подъем у персонала и вырабатывали в нас сознание долга и чувство ответственности за поручаемых больных».*
*(
Врачи должны беречь друг друга, ограждать от волнений и душевных тревог, которыми и так достаточно богата наша нелегкая профессия. Чудесный пример такого отношения дал на закате своей жизни выдающийся по своим научным заслугам и душевному благородству ленинградский профессор П. А. Куприянов.
П. А. Куприянов тяжело заболел, предстояло серьезное оперативное вмешательство. И вот, когда главный врач обратился к нему с просьбой назвать хирурга, который должен его оперировать, Петр Андреевич посмотрел на него с удивлением и сказал: «Я понимаю свое положение и знаю, что меня оперировать — это наказание. Неужели Вы думаете, что я могу сам так жестоко наказать кого-либо из своих друзей?».*
*(
Весьма поучительный эпизод описывает в своих воспоминаниях и профессор С. Р. Миротворцев:
«В бытность мою в Берне я был свидетелем такого факта. В Лозанне профессором хирургии был Ру, бывший много лет ассистентом Кохера. Как это, к сожалению, часто бывает, в конце своей деятельности Ру разошелся с Кохером и, получив кафедру в Лозанне, вел работу самостоятельно. Он считал, что в отношении его Кохер был несправедлив и как бы «затирал» его.
Но вскоре у Ру появились грозные симптомы рака желудка. После исследований он приказал своему старшему ассистенту приготовиться на следующее утро к операции удаления желудка и никому об этом не говорить.
Ночью старший ассистент профессора Ру поехал в Берн к Кохеру и доложил ему об этом. Кохер сказал: «Оперировать буду я, но вы ничего не говорите Ру».
На другой день, когда больного Ру начали хлороформировать, в операционную вошел Кохер, вымыл руки, произвел резекцию желудка у Ру и, не дожидаясь его пробуждения, уехал в Берн. Ру только через две недели узнал об этом.
И вот я сделался свидетелем случая, запомнившегося мне на всю жизнь. Приблизительно через месяц после операции Ру вошел в аудиторию, где был Кохер, подошел к нему и сказал: «Дорогой учитель, как я был неправ. Простите меня за все прошлое и примите мою благодарность ученика, которого вы всегда учили благородству и доказали это». Он взял руку Кохера и поцеловал ее. Аудитория приветствовала примирение двух крупных хирургов громкими аплодисментами».*
*(
К глубокому сожалению, и наиболее сплоченные врачебные коллективы не всегда застрахованы от нарушений нормальных взаимоотношений, от проявлений непорядочности и даже интриганства.
Показательный случай из жизни коллектива лаборатории И. П. Павлова приводит в своих воспоминаниях профессор Г. П. Конради: «Однажды Иван Петрович получил из Наркомпроса пакет с заявлением одного из своих сотрудников, много лет проработавшего в лаборатории и руководившего в то время кафедрой в одном из ленинградских вузов. В заявлении было написано, что Павлов на старости лет уже не может должным образом руководить исследованиями мозга, не может их сочетать с разработкой марксистской философии и по сему необходимо создать новое учреждение для разработки этого дела во главе с автором заявления. Наискось была резолюция А. В. Луначарского: «Ивану Петровичу Павлову на его усмотрение». Павлов спросил автора этого своеобразного ходатайства: «Это Вы писали?» На смущенный положительный ответ Павлов сказал лишь: «Эх, Вы!», но никаких дальнейших мер не принял»*.