О сапожнике Матоуше и его друзьях

Верзила захохотал и спросил:

— Не портить вам свидание?.. Да нет… лучше я останусь.

Разозленный Матоуш вскочил, подошел к незнакомцу, сжал кулаки, смерил его взглядом и крикнул во все горло:

— Посмей только, негодяй!

— Ну… ну… ну… Поосторожней с кулаками! У меня тоже кулаки есть, да, кажется, покрепче твоих… От моих кулаков у таких болванов, как ты, частенько искры из глаз сыпались, много солдат положили они замертво. Посмотри-ка вот.

И он сжал кулаки, потрясая ими в воздухе. Матоуш смерил противника взглядом с ног до головы. Они стояли друг против друга, готовясь вступить в драку.

«У этого бродяги глаза зеленые, как у водяного, сам рябой, а на правом виске шрам, — это Янек Куб бросил в него камнем на пастбище. Ей-богу, это Тоник Зах…»

— Откуда ты? Тебя ведь увезли в Вену учиться столярному делу, когда тебе было лет двенадцать, и там ты словно в воду канул…

— Черт возьми!.. Матоуш!.. Ну, ты прекрасно выглядишь, как будто тебя только что из тюрьмы выгнали.

— Как раз оттуда и иду.

Оба рассмеялись.

— Товарищи с детства, и чуть было не сцепились после стольких лет разлуки.

— А кто эта женщина?

— Не узнаешь?.. Это Ружена Кикалова. Помнишь? Она девчонкой служила у Гавла и носила нам в поле обед, когда мы вместе пасли хозяйский скот. Она в прошлом году вышла за учителя…

Обернувшись, Матоуш позвал ее:

— Иди сюда… Это Зах…

Ружена, опустив глаза, покраснела, как пион, и подошла.

— Не бойтесь, я никому про вас не скажу, — смеялся Зах. — Знаете, когда мы в последний раз виделись?

— Да… когда вы уезжали в Вену учиться.

— Давай будем на «ты», как раньше, когда ты нам носила хлеб с творогом.

Ружена и Зах подали друг другу руки.

— Конечно… тогда в последний раз. Только я ехал не один, а с шестью мальчишками; вез нас на ярмарку старый Фейкл, который продавал в Вене молодых пареньков в ученье… Я часто вспоминал об этом прощании, когда жил у мастера и бывал голоден, а особенно когда шел далеко за город в лес собирать шишки для хозяйки.

Зах остановился и ждал, что ответит Ружена. Она сказала:

— Я видела, как все вы плакали, когда уходили.

— Конечно, плакали… Отца засыпало насмерть в шахте, мать так и умерла в батрачках, а опекун рад был избавиться от сироты… Я никогда не забуду об этом путешествии в Вену. Это было в воскресенье, осенним утром, с поля дул ветер. Ты пасла у Гавловой просеки скот, в руках у тебя был кусок хлеба с козьим сыром, и ты как раз собиралась есть. Я шел на ярмарку последним в ряду и утирал рукавом слезы. Ты подошла ко мне, сунула мне в руку свой кусок хлеба с сыром и сказала: «Не плачь, Тоник… На, вот тебе на дорогу». А сама чуть не заплакала, я тоже заметил это!

Строгое загорелое лицо его просветлело. Зах сбросил с себя все пережитое с того времени и прикрыл прошлое приятным воспоминанием, как прикрывают цветами могилу. С его лица исчезло буйное, вызывающее выражение, губы улыбались, открывая ряд здоровых, блестящих зубов.

— Присядем на минутку… Я подожду здесь до темноты, чтоб меня люди не увидели.

— И я тоже, — сказал Матоуш. — Мне кажется, нам обоим негде приклонить голову.

— И все-таки меня, исколесившего полсвета, что-то тянуло сюда.

Все уселись и заговорили о своем детстве. Прошлое стало для них одной из тех сказок, которые рассказывала им, сидя у прялки, бабушка. Они забыли о крапиве, которая жгла их с детских лет, она для них превратилась в душистый и красивый цветок.

Внизу на лужайке журчал небольшой родник; в зеленом сне дремал вокруг лес, кричал реполов. Миром дышал уходящий день, а завтрашний был прикрыт завесой. Друзья забыли о невзгодах, как в теплой избе забывают о метели. Они больше не чувствовали себя одинокими, им было весело; сердца их согрелись, на душе стало светлее. Словно сидели они на тихом островке в бушующем море жизни. Было так хорошо, что они не заметили, как село солнце и спустилась мгла. Вдруг они услышали доносящийся по ветру из села звон. Это старый Бельда звонил к вечерне. Друзья замолчали. Розарка перекрестилась. Перекрестился и Матоуш; даже Зах — и тот последовал их примеру. В них шевельнулось чувство, казалось давно утонувшее в потоке событий.

Ружена встала, собираясь идти.

— Уже пора.

— А куда же нам идти? — спросили товарищи.

— Идите к моему отцу… У него переночуете.

Все направились к избе Кикала.

Матоуш и Тоник Зах лежали на сене в риге, им не спалось, и они разговаривали. Через щели в стене пробивались лучи месяца. Он в старости любопытен, как женщина, и любит погреть свою высохшую душу у огня человеческих страстей.

— Матоуш, Розарка крепко поймала тебя?

— Просто мы с ней друзья с детства, вместе ходили в школу, вместе скот пасли у Гавла, читали на пастбище книги о Рюбецале, Робинзоне, Уленшпигеле. Когда стали старше, вместе пели на хорах, ходили на танцы, играли на сцене… Все это срослось с человеком… Да, я хотел бы, чтоб она была моей подругой.

— Чужая жена — подругой?.. Женщина всегда останется женщиной, ее дружба — поцелуй и все остальное, что с ним связано. Она ограбит тебя…

— Но нечего грабить…

— Душу ограбит, все возьмет. Останешься в чем мать родила. Женщина — пиявка, она кровь из тебя высосет.