О себе

Она . «Сначала записалось более ста пятидесяти. А теперь осталось сто двадцать пять… Многие думали, что стенографии очень легко научиться. А как увидели, что в несколько дней ничему не научишься, – и бросили…»

Он . «Это у нас в каждом новом деле так: с жаром примутся, а потом быстро охладевают и бросают дело. Видят, что надо трудиться, а трудиться у нас кому же охота!..» Хо-хо-хо. «Я рад, что Ольхин предложил мне девицу-стенографа».

Она . «Это почему же?!»

Он . «Да потому что мужчина наверняка бы запил… А вы, я надеюсь, не запьете?» Хо-хо-хо.

Она . Ха-ха-ха!

Он (зло). Ты смеешься, потому что не смотришь в свой текст, старуха!

Она . Простите! (Читает.) «Я сдержала улыбку… Я решила, если придется стенографировать в частных домах, с первого раза поставить свои отношения к малознакомым мне лицам на деловой лад, избегая фамильярности, чтобы никому и в голову не пришло сказать мне лишнее или вольное слово. Я, кажется, ни разу не улыбнулась, говоря с Федором Михайловичем, и моя серьезность ему понравилась… Беседа наша приняла еще более искренний и добродушный тон. Почему-то вдруг разговор коснулся петрашевцев – и Федор Михайлович увлекся воспоминаниями».

Он . «Помню, я стоял на Семеновском плацу, среди осужденных на смерть товарищей, и знал, что мне осталось жить всего пять минут…»

Она (с очаровательной, наивной улыбкой). Вызнаете, Федя… Ведь это она все вспоминает? Не так ли? То есть она… ну, как бы произносит текст про себя?

Он . Ага, ты хочешь читать и мой текст тоже? О жадная-жадная актриса!..

Она ( ледяным голосом). Я никогда не отнимала чужих ролей – и чужих мужчин… ( С угрозой.) Но свои роли… (Торопливо читает, будто боясь, что у нее отнимут текст.) «Помню, я стоял на плацу, среди осужденных на смерть товарищей, и знал, что мне осталось жить всего пять минут. На нас уже надели смертные рубашки и разделили по трое. Я был восьмым в третьем ряду. Первых трех привязали к столбам. Через две минуты они были бы расстреляны, и затем наступила бы наша очередь… Как мне хотелось жить, Господи Боже мой! Как дорога казалась жизнь! Сколько доброго и хорошего мог бы я сделать!.. И так захотелось все вновь испытать! И жить долго! Вдруг послышался отбой… Товарищей моих отвязали от столбов и прочитали новый приговор: мне присудили четыре года в каторжную работу. Не помню другого такого счастливого дня. Я ходил по каземату и все пел, громко пел – так рад был дарованной жизни!»

Рассказ Достоевского произвел на меня жуткое впечатление. У меня мороз прошел по коже. И меня так поразило, что он так откровенен со мной, почти девочкой, которую увидел первый раз в жизни…

Он . Хо-хо-хо… Я должен был войти в то состояние… Я просто готовился диктовать…

Она (читает). «Но диктовка наша все не начиналась… Мне казалось неудобным напомнить о цели моего прихода, и я очень обрадовалась… когда он сам вдруг о ней вспомнил».

Он . Я готов! Сейчас я начну тебе диктовать. Сейчас ты начнешь за мной записывать роман «Игрок», который соединит нас навечно… Но ты еще не знаешь, что слова гения погоняют плетью судьбу. И все, что я продиктую, все, что ты доверчиво запишешь за мной, – страшно случится в твоей жизни: сразу после свадьбы я начну играть – безумно, как играл мой герой… А ненавидимая тобой героиня романа Полина обернется реальной Полиной Сусловой… Но сейчас ни ты, ни я этого не знаем… Я хожу по комнате… и, как пушкинский импровизатор, готовлюсь войти в состояние вдохновения… Так что у тебя есть время – закончить рассказ о себе, старуха…

Она ( послушно, ибо уже оценила эту его новую игру ). Ну а потом… потом… началась война.

Он . И там ты наконец встретила ЕГО.

Она . И опять он оказался не ОН… А я все встречала, встречала, встречала… Я окончила курсы медсестер и уговорила отправить меня на фронт… По дороге… (мое «везение»!) я, конечно, заболела тифом, меня обрили и привезли домой, похожую на старого, желтого китайца… Ха-ха-ха… И все-таки я вырвалась на фронт – правда, только в концертной бригаде… Я пела цыганские романсы… (Поет.) Я помню лица молодых солдат… (Усмехнулась.) И многие никогда не постарели.

Он . И ты так и не встретила ЕГО?

Она только смеется.