О сеньоре Красная Борода, рыцаре, влекомом сокровищем, но не обретшем оное

Времена Барбароссы — самый разгар крестоносного движения на Востоке против врагов христианства, неверных. Ситуация на Востоке осложняется каждый день — идея «священной войны», на которую так ставила Церковь, терпит унизительное и разгромное поражение. В Европе, обобранной ради бездарных действий на Востоке и оскорбленной несостоятельностью собственного героического имиджа, идея крестоносных походов становится все более непопулярной. И в этот момент — ну совсем, кажется, неподходящий! — католическая церковь опять поднимает вопрос о крестовых походах. Сейчас, когда ненависть к неверным сменилась обиженной усталостью, а главный неверный — Саладин — стал вдруг необычайно популярен в героических и благородных жестах! Отвернувшись от тьмы неверных, Церковь решает вопрос о допустимости крестовых походов против… христиан. Христианская католическая церковь в лице понтифика своего разрешает объявлять крестовые походы против христиан…если это служит благу и процветанию Церкви. Папство тем самым выводит себя за рамки христианской морали. После этого папы могут послушно ездить в обозе короля или примыкать к повстанцам, могут торговать тиарой или звать на священную битву — кушать уже подано, буйный пир начался. Попущенная Западная Европа срывается в пропасть мракобесия: Барбаросса утюжит устроеннейшую часть западного мира — Италию. Крестоносцы бездарно и бессмысленно разоряют золотую Византию, лишая западный мир образца христианской цивилизации. Жесточайшие Альбигойские войны уничтожают провансальскую культуру, лишая западный мир возможности принципиально новой светской цивилизации. Разгромлен орден тамплиеров — и Западная Европа лишается не только новых идей, подстегивающих европейское сознание, но и созданных орденом экономических, банковских, заемных, вексельных связей, развитых дорожных и почтовых структур. Западная Европа добровольно и с одобрения церкви набавляет себе лет двести смутного, вязкого заточения в прошлом. Для чьего блага обрывается бег жизни? Кто толкает брата на братоубийственный грех? Кто свивает в кольцо пусть тяжелую, но прямую дорогу?

ГЛАВА ПРЕЖНЯЯ, в которой мы возвращаемся к сеньору, а он возвращается к своим коммунарам

За исключением первого, «коронного», все остальные свои походы в Италию Фридрих Барбаросса называл без обиняков военными. Его войско состояло из брабантских наемников, во всей Европе имевших славу самых жестоких головорезов. Личный императорский секретарь, канцлер Рейнальд, осел в Италии, опутал ее сетью осведомителей. Упоминание о Рейнальде и его карателях приводило в трепет самых пламенных гвельфов. Говорят, когда в 1162 году Барбаросса разорил Милан, триста самых достойных горожан ползли к нему в пыли, посыпая головы пеплом, умоляя пощадить их белый город и невинных младенцев и женщин. Ничто не дрогнуло в лице сеньора Красная Борода. Он сухим, будничным голосом приказал казнить триста миланских заложников, изгнать из города всех горожан, а три тысячи самых рьяных отправить в ссылку (представляя себе население пусть и большого, но средневекового города, понятно, что мера эта нечеловечески жестокая — практически все взрослое население). А потом, изнывая от жары и скуки, до конца проследил, как брабантцы сровняли великолепные стены с землей, засыпали ров и завалили кафедральный собор. Фридрих давно уже находился вне круга христианской морали…

Германский эпос, выплеснувший злосчастное кольцо всевластья на берег немецкой культуры, не знал христианской морали. Но он развивался в мире, где достаточно явно проходила грань между моралью человеческой и нечеловеческой. Гунтер, брат Кримхильды, — славный парень. Он подвержен человеческим страстям, он влюбляется в девушку, он ценит дружество своего нового родственника, брата по закону — Зигфрида. Мысль о предательстве ему противна — потому что это противно человеческой морали. Если бы Зигфрид был таким же славным парнем, как Гунтер, ничего бы не произошло. Но Зигфрид — хранитель клада, на который наложены злобные чары. Когда Гунтер решается на бесчестное убийство, он делает выбор между человеческой и нечеловеческой моралью — в пользу последней. Это древняя таинственная сила выбирает его. Сокровище Нибелунгов останавливает бег жизни, поднимает руку брата на брата, дает власть и богатство. Взамен же — малость. Гунтер становится рабом и орудием кольца. К нему прирастает имя Нибелунга и лишенный пространства и времени мир, прилагающийся к сокровищу…