О Сергее Синякине

— Нет, позволь! — заводится Синякин с пол-оборота. — Как это нельзя? В Коране что сказано? Виноградная лоза! Покажи мне в этой водке одну молекулу винограда! Это хлебное вино! Про хлебное вино в Коране вообще ничего не сказано…

Вконец запуганные азербайджанчики забираются от греха подальше на свои верхние полки и там затихают. А мы тем временем пропускаем по первой, по второй и уже собираемся пропустить по третьей, когда мимо нагло открытой двери нашего купе проходят двое милиционеров. Останавливаются, не веря счастью.

— Здравствуйте, — козырнув, опасно приветствует один и переступает порог. — Кто пьёт?

— Я, — с достоинством извещает Синякин.

— Как? Вы один?

— Да. Я один.

— Ваши документы.

Начальник убойного отдела вальяжно достаёт и протягивает свою грандиозную ксиву.

— Ну това-арищ полковник!. — обиженно взвывает мент. — Сами же, трах-тарарах…

— Нет, позволь! — заводится с пол-оборота Синякин. — Это моё купе. Я за него уплатил. Если попутчики не возражают…

И начинается спор. Крючкотворский, юридический. Стражи порядка сопротивляются, но темпераментный Синякин неодолим. Наконец утомлённые менты принимают компромисс: если дверь купе закрыта — пить можно, если открыта — нельзя.

Садятся и начинают составлять протокол на внучатых племянников. Синякин потом, правда, поправлял меня, что-де не протокол это был, а какая-то там другая бумага, но я в этих тонкостях не разбираюсь и во мне просыпается интернационалист.

— Ах так? — говорю. — Тогда и меня пиши!

И ведь настоял. Так вот и стал официально внучатым племянником Магомета.

* * *

Казалось, с его-то опытом оперативной работы гнать бы да гнать криминальное чтиво — роман за романом. Ничего подобного! Фантастике Сергей изменил лишь однажды, увлёкшись документальной прозой. Книга «Сталинградские зёрнышки» (впоследствии — «Горькая соль войны») ошеломила и читателей, и критиков. Каждое «зёрнышко» напоминало притчу. Так о Сталинграде никто ещё не писал. Недавно книгу переиздали в Москве, но подержать её в руках Серёжа, увы, не успел.

Кстати, то, что я сейчас пишу, тоже зёрнышки. Зёрнышки жизни замечательного писателя и человека Сергея Синякина.

Было ему присуще поразительное умение: решить старую тему совершенно по-новому. Или точнее: состыковать нестыкуемое. Скажем, взять абсурдную фантастическую идею и решить её в стилистике Варлама Шаламова. Пика известности Синякин достиг в так называемых «нулевых», когда его повесть «Монах на краю Земли» получила «АБС-премию» — самую престижную награду в российской фантастике. Вторую по счёту. Первую, кстати, отхватил я. Как мы тогда с ним гордились! Рассказывают, будто кто-то подошёл к Стругацкому и жалобно спросил: «Борис Натанович, а что „АБС“ и дальше только волгоградцам вручать будут?»

Боже, какой, помню, шум поднялся в прессе вокруг «Монаха»! Одни заходились от восторга, иные от возмущения. Да-да, представьте себе!

И «Кавказский пленник» хорош. На диво хорош. Вообще-то у Серёжи всё хорошо, но эти две повести особенно мной любимы.

Одно содержание чего стоит!

На краю Волгоградской области пасёт овец миролюбивый чечен. И приезжают к нему менты. «Мотай, — говорят, — в свою Чечню! Или плати…» Затем являются чеченские боевики. «Овец пасёшь? — говорят. — А нам людей не хватает! Ты чечен или кто?» А там и вовсе материализуются космические пришельцы. «Не могли бы вы, — говорят, — посетить вашу историческую родину, а то там нашего инопланетянина в заложниках держат…»

Смешно? Да, местами смешно. А на самом деле очень грустная история: герой и впрямь становится боевиком и уходит с бандформированием в Грузию.

* * *

А ещё мы любили сочинять друг о друге анекдоты. Точнее — байки.

Вот, к примеру:

«Звонятся в дверь к Синякину иеговисты. Тот открывает.

— Скажите, пожалуйста, известно ли вам настоящее имя Бога?

Синякин (мрачно):

— Мне даже его настоящая фамилия известна».

Или, скажем, так:

«Допрашивает он рецидивиста. Нашумел, наорал, голову заморочил. Тот не выдержал, говорит:

— Всё! Хорош! Достал ты меня, начальник! Давай бумагу, ручку — пишу чистосердечное признание…

— Да погоди ты колоться! Досказать дай!»

Действительно, спорить с Серёжей было трудно — уж больно темпераментен. Однажды провёл я такой опыт: решил с ним помолчать, не возражая. И что ж вы думаете? Никакой разницы. Я молчу, а он кричит:

— Да не перебивай ты! Дай же хоть слово сказать!

Жемчужиной в коллекции баек про Синякина была такая:

«На самом деле за него пишут рабы-таджики. Поселил он их в вагонке за городом, паспорта отобрал, кормит „анакомом“. Один из таджиков немножко знает по-русски, вот он-то и переводит».

Как на все эти мелкие укусы реагировал сам Серёжа? Великолепно реагировал! С безупречно серьёзной физиономией подтверждал, что так всё оно и было, а из выдуманной мною истории с таджиками даже скроил целый рассказ.

Последний анекдот о нём, увы, печален:

«Да что вы там о Боге? Богу некогда. Он сейчас с Синякиным ругается».

* * *