За несколько минут всё было кончено. Вспыхнули паруса и такелаж, потом огонь охватил корпус, в воду стали прыгать пылающие фигурки членов экипажа. Бред какой-то… Это же мирное торговое или рыбацкое, чёрт их разберёт, судно?!
Задумавшись, чуть не налетел на маленькую девочку, неожиданно выскочившую передо мной на дорогу. В простом сарафане, когда-то ярко-синего цвета, со спутанными волосами и красными от слёз глазами, босая и грязная.
– Дяденька, дяденька, помогите!
В первый момент я отшатнулся. Рефлекс игрока. Классическая ловушка для нуба, когда NPC в виде вот такой девчушки заманивает на гибель или в какой-нибудь зубодробительный квест… Тьфу ты! Придурок! Да что со мной такое? Ребёнок просит помощи! А бессмертный Эскул наложил в штаны…
– Что случилось? Ты ранена? Что вообще происходит?
– Дедушка… умирает…пить просит, а я до колодца дойти боюсь. Он через три дома…а там эти, солдаты…
– Они что обижали тебя? Это враги? Война что ли?
– Нет не война… они пришли два дня назад, стража городская в балахонах…заходить не стали, расспрашивали про дедушку, особенно отец-инквизитор. Запрещали близко подходить к ним…потом увели всю скотину со двора и продукты…забрали, а мне велели никуда не ходить и сидеть с дедушкой…
– Так ты голодная? – спохватился я, роясь в инвентаре. Слава Рандому и моей предусмотрительности! Кое-что у Янитора со стола припрятал. Я достал сыр, краюху хлеба, пару луковиц. Вытащил и флягу с водой.
Девчушка вцепилась зубами в хлеб и, поблескивая глазами, начала набивать рот. Я отдал ей все продукты.
– Веди к дедушке, – девчонка, не отпуская подол, куда ссыпала еду, развернулась и засеменила с дороги в сторону покосившегося деревянного домишки. Ещё на подходе я заметил, что нехитрое хозяйство поддерживалось в должном порядке. Во дворе сушились сети, на козлах кверху днищем располагалась просмоленная лодка.
– Сюда, дяденька! – малышка стояла в проёме дверного прохода, придерживая цветную занавеску. Едва шагнув за порог, я чуть не наступил на жирную рыжую крысу, шмыгнувшую из дома. Чёрт! Ненавижу этих тварей… В доме в ноздри ударил густой сладковатый запах разложения.
В полутьме, на лавке у стены, накрытый рогожкой лежал старик. Сначала, мне показалось, что он уже мёртв.
Я отдёрнул с окна тряпицу, служившую занавеской для того, чтобы лучше рассмотреть лежащего человека. Сердце моё рвалось в Варрагон, но разум и интуиция просто кричали, что для начала следует получить ответы на некоторые вопросы.
Дед лежал на спине. Дыхание его едва угадывалось по колебаниям волосков на седых усах. Ноздри были сжаты и нос, заостряясь в конце, выглядел тонким, закрытые глаза глубоко западали. Как, впрочем, и виски. Холодные и твёрдые на ощупь, губы вдруг раскрылись, и из разинутого рта послышался то ли вздох, то ли скрип иссушённого горла. Старик на несколько секунд сморщил истончённую желтоватую кожу на лбу, оскалил зубы, затем вновь, обессилив, потерял сознание.
Девчушка поднесла к его губам край фляжки, я попытался помочь, немного придержав за шею и голову. Струйка воды пролилась на грудь, лишь слегка смочив губы. Глотать старик уже не мог.
– И давно он такой? – я взял старика за запястье.
– Вечером в воскресенье после ярмарки вернулся, лёг спать, а утром уже не встал. Сначала в горячке сутки метался, потом затих… а ещё через день эти пришли…я рассказывала…
– Ладно, малышка, сядь, поешь спокойно, – девочка села в углу, откуда вскоре послышалась возня и чавканье. Я же решил заняться осмотром всерьёз. Ясно было что старик болен и в шаге от смерти. И применение Магии Жизни в любой момент спасёт его. Но… После магического исцеления исчезнут все важные признаки. Я просто уверен, что старик не единственный пострадавший. Иначе, чего бы это зашевелилась городская стража и Инквизиция?
Я решительно сдёрнул рогожку, под которой была ещё ветхая пожелтевшая простыня. Старик не реагировал. Бледная розоватая кожа с просвечивающими венами, жилистые кисти рук и стопы, худое измождённое тело. На открытых участках не было ничего особенного. Я тронул грудь – кожа была горячей и влажной. Странно, а лицо холодное и сухое. Вон как губы потрескались. Лихорадило беднягу. Ладно, чего миндальничать.
Я стянул со старика исподнее, подтянул рубаху подмышки, чтобы глянуть живот… Твою мать! Я в ужасе отшатнулся от лежащего старика. В паху и подмышками кожа была иссиня-красного оттенка и натянута, как барабан. Под кожей бугрились лимфоузлы величиной со сливу. Справа в паху над одним из них кожа разошлась язвой, из которой сочился гной, пропитавший простыню. Сладковатый запах усилился. Вон оно что! Не надо быть искушённым во врачебном искусстве…
А вот и она! На правом бедре темнел след от старого, запёкшегося коркой укуса. Судя по размеру, мелкого грызуна или змеи… Нет, точно грызун. Передние резцы чётко отпечатались, хоть цвет и стал практически чёрным…
– Как звать тебя, девочка? – повернулся я к жующей малышке.
– Дарейя, – откликнулась она из угла.
– Так сколько, ты говоришь, дней дед лежит?
– Пять, – для верности девочка показала мне замызганную пятерню.