О сколько счастья, сколько муки… (Погадай на дальнюю дорогу, Сердце дикарки)

— Молчи, холера… — плюнул Яшка. — Ну-ка, живо собирайся, поедем на Таганку. Там одна чухонка вычистку за три рубля делает, никто не узнает. Поехали!

— Не поеду, — тихо, ненавидяще сказала Маргитка, садясь на полу. Ее лицо уже начало распухать от побоев, ресницы по-прежнему были в чаинках, но зеленые мокрые глаза посмотрели на Яшку так люто, что он отвернулся. — Не будет никакой вычистки. Я его любила — слышишь? И ребенка этого я рожу. Убей меня, а рожу!

— Чего?! Ах ты, дура… Господи, ну что за дура… Что я с тобой делать теперь буду, а?

Яшка схватился за голову, закрыл глаза. Маргитка на четвереньках подползла к нему, осторожно тронула за колено.

— Яшенька… Я ведь все равно уйду. Только я одна пропаду…

— Пропадешь, — подтвердил он, не поворачивая головы.

— Яшенька… Христом-богом… Увези ты меня отсюда. Поедем вместе, золотенький…

— Куда я поеду, с ума ты сорвалась? — завопил Яшка, вскакивая. — Ну, куда?!

— Куда хочешь… — Маргитка снова заплакала. — Яшенька, не бросай… Я не могу одна, я умру на улице…

— Дэвла, да что ж это… Да куда я пойду-то? От Дашки? Как я уеду, что я ей скажу? Я же обещал! У нас свадьба скоро! Я Илье и Насте слово дал! Что они про меня подумают? Что Дашка подумает? А цыгане?! Все скажут — сбежал, испугался на слепой жениться. Как же мне-то…

— Яшенька-а! — Маргитка, заголосив, вцепилась в его сапог, прижалась к голенищу растрепанной головой. — Яшенька, поедем…

— Пропади ты пропадом, проклятая! — Яшка, нагнувшись, с силой оторвал от сапога руки сестры. — Собирайся!

— А ты куда?! — всполошилась Маргитка, видя, что брат идет к двери.

— Не бойся. Жди внизу, я приду. Только нашим на глаза не сунься.

Дверь за Яшкой захлопнулась. Маргитка торопливо расстелила на полу большую шаль и начала бросать туда, не глядя, не расправляя, платья и кофты. Она не плакала больше, лишь время от времени вытирала лицо рукавом. Связав узел, поставила его у двери, глубоко вздохнула, переводя дыхание, и выскользнула за дверь.

Комната отца и матери была последней по коридору. Маргитка осторожно просунула голову в незапертую дверь, осмотрелась, убедилась, что внутри пусто, с облегчением пробормотала: «Спасибо, Господи…» — и вошла.

Тяжелые портьеры из пыльного плюша были задернуты, и в комнате стоял полумрак. В углу поблескивали часы с боем, внутри их неторопливо ходил тяжелый маятник. На стуле лежало вечернее платье Илоны из гладкого черного шелка. Опасливо косясь на него, как на живое, Маргитка на цыпочках прокралась к буфету орехового дерева со множеством ящичков. Открыв один из них, пошарила в глубине, извлекла сверток из потертой ткани, развернула. На колени Маргитки упал маленький лаковый портрет в овальной рамке. Молодая цыганка в черной шали на одном плече, с гладко убранными назад волосами прямо и неласково взглянула на нее.

— Мама… мамочка… — Слезы покатились снова, но на этот раз Маргитка решительно вытерла их. Снова завернула портрет матери в лоскут, положила было на место, но тут же, повинуясь внезапному порыву, опять вытащила сверток, сунула за пазуху и метнулась за дверь.

Яшка осторожно приоткрыл дверь в комнату невесты. К своему большому сожалению, он увидел, что Настя никуда не ушла и сидит рядом с кроватью дочери, отвернувшись к окну и кутаясь, словно зимой, в тяжелую шаль.

— Тетя Настя, можно? — тихо спросил он.

— Не надо, чяворо, — не оборачиваясь, сказала она странным, сдавленным голосом. — Заразишься еще.

— Тетя Настя, я недолго! — взмолился Яшка. — Очень надо! Очень!

— Ну, если очень, то входи.

Она встала и, едва Яшка шагнул внутрь, быстро вышла из комнаты. Лучшего нельзя было и пожелать. Как только дверь за Настей закрылась, Яшка подбежал к кровати, опустился на колени возле изголовья.

— Даша… Девочка… Не спишь? Как ты?

— Я не сплю, — тихо сказала Дашка, и в голосе ее послышалась радость. — Хорошо, что пришел, я уже скучать начала. Знаешь, я завтра уже, наверно, на ноги встану. Мама говорит, что рано еще, а я уверена, что могу…

— Даша… — Яшка хотел продолжать и не мог. В горле встал комок, и он, силясь проглотить его, вдруг почувствовал руку Дашки на своих волосах.

— Что с тобой? — Она помолчала. — Я чую, ты ж не просто так пришел. Говори.

— Даша, я… Прости меня, ради бога. Я… мне… я уйти должен. Уехать. Прямо сейчас.

Дашка молчала. Яшка поднял голову. Лицо невесты было, как всегда, безмятежным, глаза смотрели в стену.

— Куда уехать? — наконец спросила она.

— Не знаю. С Маргиткой. Она, холера…

— Я знаю.

— Откуда?! — поразился он.

— Знаю, и все.

— Знаешь, что она понесла?

— Да.

— И от кого, знаешь?

— Д-да… — Голос Дашки чуть дрогнул, но Яшка не заметил этого, с сердцем ударив кулаком по полу.

— Чтоб он сгорел, жулик чертов! Всегда знал, что неприятностей с ним не оберемся!

— Жулик?..

— Ну да! А кто он, Паровоз-то? Спортил девку, собачий сын, и смылся на каторгу, выкрутился! Вот ей-богу, если б Сеньку не забрали, я из него ремней нарезал бы. Что — не веришь?!