О скупости и связанных с ней вещах. Тема и вариации

Скупость, avaritia, выступила как великий грех нарождаующейся буржуазии, как нечто, что, по всей видимости, ее в действительности единственно характеризует. Она пришла на смену главному до этого времени греху феодализма, а именно superbia, тщеславию, высокомерию, надменности, притязательности – тому самому греху, который до сих пор считался парадигмой греха и из которого происходили все остальные пороки. Скупость в форме ростовщичества основывается на нелегитимной прибыли, но как отличить легитимную прибыль от нелегитимной? Как вообще оценить обогащение? В конце концов в Библии однозначно говорится, что никто не может служить двум господам, Богу и маммоне (Мф 6, 24), что означает, что необходимо, по сути, сделать выбор либо в пользу денег, либо в пользу жизни. Деньги, накопление богатства ведут к погибели и в ад; выбор жизни, то есть Бога, требует оставления обогащения и его осуждение. Лакановское отчуждающее vel («или») – кошелек или жизнь – мы, таким образом, могли бы взять как типичную, парадигматическую христианскую ситуацию, и капитализм мы можем понимать как определенный выход из этого сложного положения, некоторого рода разрешение этого вынужденного выбора, некий выбор, который призван извлечь нас из тисков отчуждения. Отчуждающее vel функционирует так, что мы всегда теряем пересечение (жизнь с кошельком), что бы мы ни выбрали, а мы не можем выбрать пустую массу денег без жизни, мы в результате вынуждены выбрать обкорнанную жизнь, жизнь без денег, жизнь, лишенную пересечения. Выбор в капитализме выглядит как нечто ровно противоположное, опирается на так называемый невозможный залог – выбор денег без жизни, денег, единственной жизнью которых было бы самонакопление, – но что, если это накопление нужно подпитывать собственной жизнью, то есть отречением от собственной жизни. Поскольку субъект этого выбора все же остается при жизни и таким образом вынужденно выбирает невозможное пересечение обоих, то он может сделать это только ценой того, что сохраняет жизнь лишь в качестве денег, как часть денег, их продолжение, – тем, что сохраняет лишь ту часть жизни, которая в наложении обоих кругов относится к кругу денег, и отбрасывает вторую часть жизни, которая находится вне круга денег. Жизнь становится частью денежной массы и таким образом лишь продолжением той пустой массы денег-без-жизни, ее дополнением, ее привеском, и поскольку в качестве привеска она полностью бесполезна, то может проявлять себя лишь как ненужный расход, из чего следует бесконечная задача ее перманентной редукции. Мы можем сколь угодно отказываться от нее, целиком ее все же никогда нельзя изничтожить, и именно это – постоянный источник агонии скряги. С другой стороны, остается пустая масса жизни без денег, жизнь, лишенная денег, пустая область, в которой можно поместить все виды фантазмов, фантазм чистой добродетели и рая, но выбор этой области повлек бы за собой исключение из общественного порядка. То, что капитализм – отчуждение, как в наивной форме гласит марксистский lieu commun, может быть действительным лишь опосредованно: сперва мы могли бы с иронией сказать, что попытка уйти от отчуждения, попытка сохранить деньги-и-жизнь, попытка выбрать невозможное пересечение, но лишь той ценой, что сама жизнь уйдет от нас на сторону денег, станет лишь жизнью, питающей и оплодотворяющей ту, другую, массу денег-без-жизни и тем самым дословно в ту, другую, массу вдыхает жизнь, то есть позволяет плодиться деньгам. Так во втором шаге это избегание отчуждающего эффекта выбора находит отмщение: если мы в лакановском примере остались лишенными денег, то теперь остаемся лишенными не больше, не меньше, чем жизни, жизни-вне-денег.

Чтобы это было возможно, чтобы такой выбор стал не только возможен, но и со временем желаем, необходим, обязателен и неизбежен, потребовался большой идеологический поворот, перетолкование христианства и основных его постулатов. Ле Гоф великолепным жестом ставит этот переворот уже в само название своей книги: «Кошелек и жизнь». Никакого подчеркнуто исключающего выбора между одним и другим, а возможность выбора одновременно обоих, – и то, что в первую очередь является возможностью и, вероятно, сперва действует как освобождение от идеологических принуждений, которые сопровождали вольное развитие экономики, в следующем шаге преобразуется в единственный шанс.