О смелом всаднике (Гайдар)

— Злобствует, — ответила женщина. Она подняла вверх стебель, на котором оставались только редкие синие цветы. — Видишь вот. Жили Иван да Марья, никого не трогали, а Ивана нет, одна Марья осталась.

— Убили? — спросил Артемик.

— Штыком закололи, — сказала женщина. — За что? Он у меня тихий был, хворый, его и в армию не взяли… Поглядел не так, показалось проклятым. А уж как на них глядеть? Витьке моему пять годов, а и то посмотрели бы, как на них косился — того и гляди, кинется. Ночью я ушла с ребятами. Одна-то, может быть, и осталась бы — нашлось бы и мне дело, — с глухой ненавистью сказала она, — а с ребятишками не одолела себя. Куда я их в лесу дену? Малы они партизанить. Им жить надо!

— Надо, — сказал Гайдар, — им надо жить.

Янка Купала полез в кабину, долго шуршал бумагой и наконец вытащил оттуда два белых хлеба, круг колбасы и кусок масла:

— Ешьте. До Москвы доберетесь… — И он сунул женщине в руку еще и деньги.

— Зачем вы? — сказала женщина. — Зря вы, ей-богу, недалеко осталось, а народ кругом сильно добрый: пока шли и ехали, кормили нас и у себя оставляли…

Зеленый грузовик, мчавшийся навстречу со стороны Можайска к Москве, с шипеньем затормозил возле нас.

— Что стоите? Авария, что ли? — спросил шофер, высовываясь из кабины.

— Точно, — ответил Артемик. — Таких, брат, аварий теперь на нашей земле хватает. Возьмешь, что ли, ее с ребятами до города?

— Отчего же не взять, — ответил шофер грузовика. — Полезай, сестрица, в кузов. Бери палатку — ребят укроешь.

— Прощайте, добрые люди, — сказала женщина. — Побьют ведь их, правда?

— Большей правды и на свете нет, — ответил Купала.

А Гайдар всю дорогу молчал. В лесу, когда машина, свернув с магистрали, пошла неудобным горбатым проселком, я не выдержал.

— Что ж ты молчишь! — сказал я возмущенно. — Говори!

— Я боюсь закричать, — сказал он шепотом. — Не надо со мной разговаривать. Нарочно такого не придумаешь с цветками. Эх, Марья!

Когда стали приходить с фронта первые письма о Гайдаре и его боевых делах, мы узнали, что наш добродушный, веселый товарищ оказался жестоким и беспощадным к врагам.

Был такой случай. В бою у лесопильного завода, возле села Леплявы, Гайдар сидел за пулеметом. Партизаны отбили атаки врага. Не оглядываясь, побежали назад фашисты, как побитые псы, торопясь добраться до ближайшего перелеска. Не многим удалось уйти.

Еще во время гражданской войны Гайдар считался отличным пулеметчиком. Он расстреливал бегущих расчетливо, как на полигоне; фашисты падали, ползли, кричали, а голубые глаза Гайдара оставались холодными и прозрачными, как льдинки.

Лейтенант Абрамов так и написал после гибели Гайдара: «Мы отомстим за него так, как умел мстить сам товарищ Гайдар, и это будет крепкая месть».

Я много думал о Гайдаре-мстителе.

Мне вспомнилась дорога со Смоленщины, ржевские голодные коровенки, оборванные лепестки цветков иван-да-марьи и закушенные до крови губы Гайдара.

И я понял, как был страшен в своем справедливом гневе этот большой добрый человек.

★

Комсомольская правда

Фотограф пришел в редакцию рано утром. Ему сказали, что на фронт он поедет вместе с Гайдаром.

В Центральном Комитете комсомола секретарь ЦК пожелал отъезжавшим счастливого пути и благополучного возвращения.

— Помните, товарищи, — сказал он, — народ должен знать, как ведет себя на войне наша молодежь. Пишите и снимайте правду войны. Комсомольскую правду, — добавил он, и все улыбнулись, потому что газета, пославшая Гайдара и фотографа на фронт, так и называлась: «Комсомольская правда».

…Поезд отходил ночью.

Девушка-проводница, посвечивая синим фонариком, проверяла билеты и документы.

— Темно, ничего не видно, — сказала она. — Чуть что, кричите меня: «Настенька!»

— Слушаюсь, товарищ командир, — серьезно ответил Гайдар.

Утром он проснулся рано, встал и подошел к окну. Поезд шел тихо. За окном стояли деревья с короткими голыми сучьями, а под насыпью лежали разбитые вагоны.

— Не смотрите, — сказала Настенька, — не расстраивайтесь.

Она стояла в дверях, маленькая-маленькая, с комсомольским значком на гимнастерке, с длинной метелкой под мышкой и, стараясь не уронить метлу, заплетала тонкие косички, выскочившие из-под форменного берета.

Косички ускользали из рук, метелка падала, и Настенька сердилась.

Вагон был дачный, просторный, с маленькими жесткими диванами. Пассажиры спали сидя, прислонившись друг к другу. В углу, охватив руками костыли, сидел раненый красноармеец. Рядом с ним на лавке похрапывали двое ребятишек. Женщина, закутанная черным платком, очевидно мать ребят, сидела на чемодане.

Гайдар сел на свое место.

Медленно тянулось утро. Внутри вагона было тепло и тихо.

Поезд подходил к Сухиничам. Стали уже видны ближние строения города. Колеса погромыхивали на стрелках, и покачивались медленно идущие вагоны. Путевая сторожиха стояла на переезде, и желто-зеленый флажок в ее руках лениво шевелился на ветру.

И вдруг издалека, заглушая стук колес и говор людей, донеслось прерывистое гуденье воздушной тревоги.