О смелых и умелых. Рассказы военного корреспондента

— Товарищи! — успела сказать я. — Там, на ручье, мельница… Если её взорвут… лёд аэродрома рухнет… Там Шереметьев в руках диверсантов! Скорей… — и потеряла сознание.

…Быстро собрался наш лыжный отряд и по моим следам явился на старую мельницу. Вешняки плотины были открыты.

Вода уходила из озера. Шереметьев, раненный ножом в спину, лежал, уткнувшись носом в снег. А Импи и след простыл!

Она была хозяйкой притона фашистских диверсантов, стирала и гладила им белые халаты, пекла пироги, кормила рыбой. Пойманные враги показали, что они готовились подловить наши самолёты на опасном льду Юля Ярви. Вот какая беда грозила нам, не разгадай я случайно тайного смысла забавной сказки про водяных!

Конечно, наши сумели остановить воду, сохранить ледовый аэродром, и бомбовый удар по гитлеровским подводным лодкам, спрятавшимся в одном из северных фиордов, был нанесён. Но Шереметьев долго ещё провалялся в госпитале и, когда я навещала его, говорил:

— Сам виноват: не поверил вашим словам — не остерёгся Импи. Теперь буду знать, что на войне всякое бывает — и сказка иной раз выручает.

Железный ангел

Подготовка к первому боевому вылету началась, как и всегда, ночью. По хриплому крику петуха, живущего у мотористов под печкой и прозванного «живой Мозер», бойцы наземной службы дружно выбежали умываться снегом, а второй крик застал их у самолётов.

Под густыми ёлками, обступившими аэродром, затрепетало таинственное, красноватое пламя подогревательных печей.

Подтаскивая небольшие бомбы, сизые от инея, забегали оружейники. Они забирались на крылья и под крылья, то набивая патронные ящики, то проверяя разноцветные ветрянки взрывателей, похожие на ёлочные украшения.

К рассвету лес наполнился сдержанным гулом моторов, и инженер доложил командиру:

— Самолёты готовы!

Вместе с зарёй вышли на аэродром наши лейтенанты. Пышные меховые комбинезоны придавали им вид богатырей.

Они шагали неторопливо, сказочно появившись прямо из скалы.

Утеплённая палатка была замаскирована так, что казалась продолжением скалистого берега.

Волшебство торжественного выхода нарушил Горюнов. Самый маленький из лейтенантов, он поспешил за всеми смешной медвежьей рысцой.

Вдруг из палатки выскочила такая же маленькая девушка в белом переднике, повязанном поверх полушубка, и крикнула звонко на всё озеро:

— Сашка, ты опять не допил какао!

Шеренга лётчиков дружно расхохоталась, смущённая девушка нырнула обратно в палатку, а Горюнов стал пунцовым, как заря.

Его голосистая сестрёнка Валя, приехавшая на фронт вместе с военторговской столовой, доставляла ему одни неприятности.

Мотористы вылезли из кабин, уступая лётчикам нагретые сиденья, и поползли под самолёты выбивать колодки из-под колёс.

В воздух взвилась красная ракета. Винты взвыли, крупчатый снег полетел в лица мотористов. Машины задрожали и сдвинулись с места. Маскировочные ёлки стали валиться, лес расступился. Девятка самолётов стремительно вынеслась на старт и ушла в небо с сердитым рёвом. Мотористы проводили взглядом своих друзей и пошли в палатку.

— Кому кофе, кому какао? — предлагала Валя певучим голоском, устроившись с двумя термосами за ящиком из-под бомб, как за буфетной стойкой.

Но, прежде чем добраться до вкусных напитков, многие попадали в руки строгой Веры Ивановны, военного врача. Пожилая женщина обращалась с бойцами, как с детьми.

Внимательно всматриваясь в них, она то и дело хватала кого-нибудь за рукав:

— Щека! Подбородок! Нос! — кричала она и выталкивала обмороженного из палатки.

Её жертвы возвращались красные как раки. Вера Ивановна мазала вазелином поцарапанные снегом физиономии.

Работать в такие морозы на полевом аэродроме было поистине непрерывным подвигом, но сами мотористы не считали геройством свой незаметный, кропотливый труд.

Мотористы, как оруженосцы, ревниво оберегали честь и воинскую славу своих лётчиков. Они устраивали целые словесные бои, в которых уточнялось количество сбитых самолётов, количество пробоин, каждое проявление воинской хитрости, доблести и мастерства.

Прихлёбывая кофе, Скориков заявил:

— Ничего был боишко — мой привёз семь пробоин. Три в плоскости, две в хвосте…

— В хвосте? — воскликнул Чалкин. — Да я таких и не считал! У моего семь пробоин в фюзеляже…

— Извиняюсь, больше всех в этом бою сбил Володя, все же признают… А пробоины — это не показатель…

Вступили и другие мотористы. Только Суханов молчал, словно Горюнов, его летчик, и не участвовал в воздушном бою. Валя знала, что брат её — храбрец из храбрецов. Даже в газетах написали, какой он герой. А Суханов, этот тюфяк, хоть бы слово…

Валя бросила как бы невзначай:

— Жора, а сколько пробоин было в самолёте Горюнова?

— Ни одной, — лаконично бухнул Суханов.

— Что же, в него пули совсем не попадают?

— Нет.

Неразговорчивый моторист занялся бутербродом. Валя прикусила губу. Ей во что бы то ни стало захотелось привлечь общее внимание к брату.

Воспользовавшись паузой в разговоре, она сказала: