Суть в том, что, как и все наши представления, время и пространство — это не аксиоматические, а статистические истины. Это доказывается там фактом, что психика не полностью вписывается в данные категории. Она способна на телепатическое и вещее восприятие. В этой мере она существует в континууме вне времени и пространства. Мы, таким образом, может ожидать появления посмертных явлений, которые следует считать подлинными. Ничего нельзя с уверенностью сказать о существовании вне времени. Сравнительная редкость таких явлений предполагает, во всяком случае, что формы существования внутри и вне времени так резко разделены, что пересечение этой границы представляет величайшую трудность. Но это не исключает возможности, что вне времени есть существование, идущее параллельно тому, что во времени. Да, мы сами можем одновременно существовать в обоих мирах, и временами получаем указания на двойственное существование. Но то, что вне времени, по нашим представлениям, не подвержено изменениям. Оно обладает относительной вечностью.[15]
Гипотеза Юнга о времени хорошо иллюстрируется следующей беседой с умирающей женщиной, как сообщается Люкелем. Люкель сказал ей, что у него впечатление, будто она живет в двух видах времени одновременно.
«Да, именно», — ответила она. — «Это прекрасное чувство, с одной стороны, но в то же время очень странное. Одно время бежит, а другое замерло неподвижно. И я даже могу влиять на него, хотя лишь чуточку». Люкель: «В вас два совершенно разных чувства, одновременных, но разных чувства времени». Она: «Да. Одно чувство далекое и глубокое, словно я могу быть где угодно в одно и то же время. Я чувствую, словно мое тело подобно воздуху или, скорее, свету, словно ограничений нет. Другое чувство — словно кто-то отсчитывает мои мгновения. Это продолжается и продолжается. Я не могу это остановить. Меня словно становится все меньше и меньше».[16]
Очевидно, не только наше переживание пространства и времени исчезает на пороге смерти, но и связь между психэ и деятельностью мозга. В результате психэ больше не имеет протяженности, только интенсивность. Возможно, это предполагается всеми переживаниями света, поскольку свет — это все еще буквально единственное воспринимаемое ограничение протяженности.
Яффе сообщает, что мотив света появляется очень часто. Я приведу лишь несколько примеров.
Женщина сообщала, что на Рождество видела мертвого отца, который подошел, «сияющий, прекрасный, как золото, и прозрачный, как туман».[17] Другие сообщают, что видят мертвых «прозрачными и яркими, как солнце»[18] или «являющимися в религиозном свете».[19] Или же свет появляется прямо перед тем, как предстает мертвый человек.[20] Его описывают по-разному: как «необычно яркий», как «поразительно сияющий» или «ослепительно яркий, как солнце». Все эти явления происходили во снах или видениях. Фигуры злых духов тоже часто появляются в таком свете. Потому человек, едущий в своей повозке через лес мимо места, которое считается дурным из-за убийцы детей, видит сильный, даже чересчур яркий луч или сферу света, от которого лошади бегут в панике. Другой на улице, видя сцену самоубийства, замечает сияющий конус света с двумя фигурами внутри. Действительно, такие световые манифестации могут также появляться, когда интенсивно констеллируется автономный комплекс в живом человеке.
Красный свет, вспыхивающий в черном ящике в приведенном ранее сне, кажется мне особенно важным. Черный прямоугольник как гроб или могила должен ассоциироваться со смертью, и из него появляются вспышки. Это напоминает о странной идее Оригена о том, что воскрешенное тело появляется из трупа посредством своего рода sprintherismos (испускание искр), словно энергия истекает из мертвого тела, чтобы образовать тело воскресения. Это также может предполагать некоторую степень связи между физически «материальным» телом и посмертной формой существования.