О социализме и русской революции

С «жесткой основательностью» первая фаза социал-демократической работы была подвергнута самокритике, высмеяна и отброшена прочь. Вместо изолированного «кустарничества» в социалистических кружках и занятия «учеными делами» к середине 90-х годов был выдвинут лозунг: массовая агитация, непосредственная борьба. Но то была массовая агитация и массовая борьба в условиях абсолютизма, без каких-либо политических форм и прав, без возможности сблизиться с массами, без права союзов и собраний, без права создания коалиций; она казалась квадратурой круга, безумной идеей. Однако вскоре именно на примере России проявилось, насколько материальное общественное развитие могущественнее и хитроумнее всяких «законностей», которые внушают такую священную робость и благоговение некоторым западноевропейским социал-демократам с их застывшим желтым пергаментным ликом. Массовая борьба, массовая агитация в условиях абсолютизма оказались возможными, а квадратура круга была ранее всего решена в Польше, где уже в начале 90-х годов возникла первая социал-демократическая организация^*, которая, правда действуя больше эмпирически и ощупью, посвятила себя экономической борьбе и сумела вызвать к жизни активное массовое движение. Примеру Польши последовала Россия, и вскоре социал-демократические профсоюзы оказались на седьмом небе. Благодаря свежей и бодрящей агитации на почве непосредственных материальных потребностей массы действительно были приведены в движение, и после длинного ряда мелких и более крупных забастовок агитация увенчалась огромной стачкой 1896 г. в Петербурге. Руководимый исключительно социал-демократами, этот массовый взрыв казался вершиной, дающей блестящий пример новой, второй фазе агитации. Но тут снова появилась загвоздка. Быстро прыгающая по ухабам повозка русской социал-демократии на сей раз угодила на следующей же развилке в опасную аварию: если в Польше первая, «экономическая» фаза массовой агитации была пройдена уже в 1893 г., вылившись в определенно политическое социал-демократическое движение, то в России при рьяной массовой агитации из нее неожиданно почти полностью исчезли как политика, так и социализм, а то, что осталось, было нередко чистейшей профсоюзной возней, считавшей идеалом ничтожное повышение зарплаты и переговоры с фабричными инспекторами вместо борьбы против буржуазии. И, как прежде, отдельные рабочие в кружках подводились к Марксу через учебные курсы лекций, а нередко и небольшим обходным путем через Дарвина, а также фогтовских кольчатых червей и ленточных глистов, так теперь все рабочие, словно огромный школьный класс, должны были воспитываться в духе классовой борьбы посредством наглядного обучения, дабы они, благодаря жандармам и полицейским побоям при стачках, сами по себе приходили к хитрой мысли о необходимости ликвидации абсолютизма. Таким образом были в известной мере подготовлены зубатовские эксперименты^* правительства, ставленники которого затем в разрешенных властями рабочих союзах настойчиво бубнили те же самые советы, какие рейхсканцлер граф Бюлов недавно дал в рейхстаге бастующим горнякам Рейнской области.

Метод агитации был в третий раз подвергнут беспощадной критике, и конец 90-х годов характеризуется резким поворотом к ясной политической массовой агитации. И почва оказалась столь благодарной, столь хорошо подготовленной, что идея политической борьбы стала подобна удару молнии. С начала 1901 г. открылась новая фаза — фаза политических массовых демонстраций, примкнувших к университетским волнениям. Словно избавительная, освежающая гроза прокатились уличные демонстрации по городам: с Севера, из Петербурга, на Юг, с Запада, из Варшавы, на Восток, в далекую Сибирь, в Томск и Тобольск. И опять вновь разбуженные силы разразились массовой стачкой — на этот раз массовой политической забастовкой на Юге, в Ростове-на-Дону, в 1902 г[27] Здесь день за днем под открытым небом проходили народные митинги с участием 10–20 тысяч рабочих, окруженных солдатами, и свежеиспеченные социал-демократические народные ораторы экспромтом произносили зажигательные речи, а десятки тысяч людей кричали «ура» социал-демократии, провозглашали свержение абсолютизма.

Уже четвертый раз движению грозил тупик. Ведь в здоровом движении в самом по себе заложено то, что оно, если не желает пойти вспять, должно непременно шагать вперед, развиваться, нарастать. А теперь русское рабочее движение жило бурно и интенсивно. После первого цикла политических уличных демонстраций перед русской социал-демократией вскоре встал пугающий вопрос: что дальше? Нельзя же непрерывно только «демонстрировать». Демонстрация — лишь момент, увертюра, вопросительный знак. Ответ не спешил сорваться с уст социал-демократии — он был нелегок.