О Сталине и сталинизме

Между 1936 и 1939 годами из партии было исключено более миллиона человек. За этим почти всегда следовал арест. Сюда нужно прибавить тех, кого исключили из партии во время чисток 1933–1934 годов — 1,1 миллиона человек; очень многие из них, если не большинство, были через несколько лет арестованы. Конечно, аресты проводились и среди беспартийных, но обычно это были родственники, друзья и сослуживцы арестованных коммунистов.

Особенно пострадали старейшие члены партии. Если среди делегатов XVI и XVII съездов ВКП(б) было около 80 процентов вступивших в партию до 1920 года, то на XVIII съезде — только 19 процентов. Велики были потери и среди молодой партийной интеллигенции, и среди рядовых рабочих. На Электрозаводе в Москве, по свидетельству Л. М. Портнова, репрессировали более тысячи рабочих и служащих, очень много рабочих и служащих арестовали на Кировском заводе в Ленинграде, сотни людей — в коллективе Московского метростроя. И так было по всей стране. Органы НКВД арестовали и почти всех рабочих, служащих, инженеров, которые в конце 20-х — начале 30-х годов проходили практику на американских и немецких заводах.

Велики были потери многострадальной деревни. А. И. Тодорский встречался в заключении с низовым работником системы «Заготзерно» на Северном Кавказе. Тот рассказал, что в ту ночь, когда его забрали, арестовали почти весь районный актив — двести человек. Е. С. Гинзбург писала в своих воспоминаниях о старой колхознице, которой объявили при аресте, что она «троцкистка». Не понимая этого слова, старуха доказывала, что она не «трактористка» и что в их деревне старых людей на трактор не назначают. «В углу нашей камеры, — писал в неопубликованных воспоминаниях партийный работник из Белоруссии Я. И. Дробинский, — сидел старик колхозник. С каждой пайки он оставлял кусочек для сына, который был свидетелем обвинения. Здоровый крестьянский парень то ли не выдержал избиений и издевательств, то ли еще что-нибудь, но он показал, что отец уговаривал его убить председателя колхоза. Старик отрицал, совесть не позволяла лгать. Никакие пытки и побои не могли его поколебать. На очную ставку с сыном он шел с твердым намерением отстаивать правду. Но когда он увидел измученного сына со следами побоев, в душе старика что-то сломалось и, обращаясь к следователю и сыну, он сказал: «Верно, подтверждаю, ты, Илюшка, не сумневайся. Все, что ты сказал, подтверждаю». И тут же подписал протокол очной ставки… Готовясь к встрече с сыном на суде, старик каждый день оставлял часть пайки, и когда его вызвали, то он, на какую-то секунду оторвавшись от конвоира, передал Илюшке несколько паек. И тогда Илюшка не выдержал, упал перед стариком на колени и, разрывая на себе рубаху, вопя и стеная, кричал; «Простите, тата, простите, оговорил вас, простите». Старик что-то лепетал, гладил его по голове, по спине… Конвой смешался, растерялся…»

Надо сказать и о волне мелких «открытых» процессов, которая прошла в 1937–1938 годах. Широко известно только о московских «открытых» процессах над бывшими лидерами оппозиции. Но «свой» процесс проводился в те годы почти в каждой республике, области, даже районе. Об этих процессах не упоминалось в центральной печати, но рассказывалось подробно в областных и районных газетах. Сообщалось здесь и о закрытых процессах над местными работниками (публиковали обычно обвинительное заключение и приговор).

Так, например, во второй половине 1937 года «открытые» процессы прошли в сотнях районов и десятках областей. Вели эти процессы, обычно по обвинению во «вредительской», «антисоветской» и «правотроцкистской» деятельности, спецколлегии областного суда и областная прокуратура. Почти всегда среди подсудимых были секретарь райкома партии, председатель райисполкома, заведующий райзо, директор МТС, два-три председателя колхоза, старший агроном, иногда зоотехник или ветврач, несколько колхозников. В первую очередь такие процессы устраивались в тех районах, где показатели колхозного производства были ниже средних по области. Все недостатки работы колхозов и совхозов — запоздалый сбор урожая, плохая обработка земли, падеж скота, отсутствие кормов для скота — рассматривали как результат вредительской и контрреволюционной деятельности с целью вызвать недовольство колхозников и рабочих Советской властью.