О старых людях, о том, что проходит мимо

Малышке Отилии было шесть лет, Лоту четыре года; это были такие чудесные детишки, два ангелочка… При разводе детей присудили ему, а не ей, но Лот так любил мать, и Паус через несколько лет согласился, что детям будет лучше с матерью: как бы плохо она ни поступила, она все равно их мать… Маленькая Отилия часто подолгу жила у него, а Лот в основном у матери; бедные дети без конца переезжали туда-сюда, не имея постоянного родительского дома. Но он всегда регулярно виделся с детьми, и общался с ними, и восхищался маленькой Отилией, которая выросла и стала такой красавицей, но всегда безумно любил Лота – нежного светловолосого парнишку, быть может, потому, что тот так был похож на свою мать… И вот теперь, бедняга, лежит в постели… Где же его жена? Где Элли? Он не встретил ее ни позавчера, ни вчера… Что же случилось? Он уже больше часа провел у постели Лота, держа его за руку; мальчик опять лежал с закрытыми глазами, но пожатие его небольшой, нежной руки говорило отцу, что сын не спит, а только отдыхает… Пусть себе лежит, думал отец; носовым платком он стер пот со лба сына… Хорошо, что он потеет, в лице нет напряжения… Надо набраться терпения, пока он снова захочет говорить, набраться терпения, чтобы узнать, куда подевалась Элли! Слава богу, что он не умрет, как Паусу показалось в какой-то момент, но до чего же он исхудал! Каким узким стало у него лицо, как он ослаб… Как молодо он выглядел для своих лет, хотя светлые волосы на висках уже седеют… Ах, он всегда его любил за его тихий, спокойный характер, совсем не такой, как у матери; Лот вырос таким тихим и спокойным, потому что не был сильным; во время бурных семейных сцен, происходивших довольно часто, он тихонько садился в уголочек, пока буря не минует… Но что же случилось с Элли? Лот открыл глаза, но старик не решился сразу спросить… Если случилось что-то грустное, о чем он даже не решался подумать, то лучше у Лота не спрашивать, это может причинить слишком сильную боль. Поэтому отец только протер ему лоб одеколоном, стоявшим тут же, и сказал:

– Тебе легче, дорогой…

– Да, отец… Намного легче… Мне кажется таким странным, что вы тут со мной сидите… Но я очень рад… Неужели мне было так плохо, что maman отправила вам телеграмму… Когда я проснулся сегодня утром, я ощущал такую слабость… и спокойствие…. У меня была лихорадка, я простудился, неудивительно, зимы здесь промозглые… Бронхит, но ничего страшного… В сочетании с инфлюэнцей… Ничего особенного… Под хорошим присмотром поправлюсь в два счета… А как только поправлюсь, поеду на юг, к сестре Отилии, которая по-прежнему счастлива со своим Альдо; ничего не поделаешь, жениться они не собираются… Ах, быть может, они правы… И вот вы сидите у моей постели… Что ж, раз уж вы приехали, отец, побудьте в Гааге, пока не выздоровею. А если приехали без багажа, то здесь можно купить несколько рубашек и зубную щетку… Нет, я вас уже не отпущу… С maman можете не встречаться, если вам не хочется… Раз уж она сделала такую глупость и послала вам телеграмму, напугав вас до смерти, то пусть тоже терпит неудобства, если это можно назвать неудобствами… Впрочем, она не останется здесь надолго…

– Не говори слишком много, малыш.

– Ничего, я не устаю… Так вот потихоньку болтать – это не тяжело. Maman не останется здесь надолго… Вы ведь ничего не знаете: сейчас расскажу. Стейн… уехал, возможно, навсегда. Maman получила наследство от господина Такмы… Да, сто тысяч гульденов… И теперь поедет вместе с Хью в Англию… И останется там… с Хью… думаю, пока эти сто тысяч не закончатся…

– Ах вот как! Бедная твоя матушка!

– Отец, не надо ее жалеть, пока не надо. Сейчас она очень счастлива. Она без ума от Хью. Мне пришлось заболеть, чтобы она вспомнила, что у нее есть сын Лот. Но когда я заболел, она сразу стала за мной ухаживать. Правда, сейчас она очень счастлива… Через несколько лет… когда деньги кончатся… она, возможно, ко мне вернется.

– А ты, мальчик, что ты будешь делать? – не сдержался старик.

– Поеду в Ниццу, подышать солнцем… потом в Италию, работать…

– Но…

– Да-да, я помню, одной вещи я вам еще не рассказал.

Лот закрыл глаза, но продолжал сжимать отцовскую руку.

В дверь постучали, служанка просунула голову в комнату и сказала:

– Господин Лот… К вам пришел цирюльник. Мефрау спрашивает, не утомит ли он вас.

– Нет-нет, – сказал Лот. – Проводите его сюда.

– Лот, – сказал Паус. – Ты не слишком слаб?

– Нет. Я страдаю, оттого что так ужасно выгляжу.

Цирюльник вошел немного робко, но с радостным выражением круглого лица; на вид он был веселым общительным парнем.

– За дело, Фигаро! – сказал Лот.

– Ну как, господин Лот, потихоньку выкарабкиваетесь? Не видел вас целую неделю. Но слышал, что вы не на шутку заболели.

Паус в нетерпении принялся ходить по комнате, затем сердито остановился у окна.

– Фигаро, – сказал Лот, – побрей меня аккуратно, потому что с этой щетиной я ужасен… Да, вон там, у раковины ты все найдешь.

– Я принес вашу личную бритву.