О, суббота !

Моня, как заметил Саул Исаакович, был спокоен, даже холоден, но стал как будто меньше ростом. И все в комнате стало и меньше, и легче, и прохладнее, как во сне. Легкой и холодной выглядела шевелимая тонким ветром скатерка на столе, выросшими на снегу казались ландыши в стакане, льдинками-надломленные пустые ампулки на блюдце, прохладными - белый потолок, тоненькая врачиха, лимонная простыня. Только стул, на котором всегда сидела Клара, обложенный круглыми сплюснутыми подушками со стертой вышивкой, стул казался теплым и материальным, и вода, расставленная в стаканах, была теплой даже на вид.

Саулу Исааковичу хотелось пить, но он не посмел, хотелось сесть, но он стоял. Наконец врачиха кончила писать, завинтила ручку, сунула в нагрудный кармашек с инициалами и, пряча смущение за озабоченностью, а глаза в бумагу, сказала с детским вздохом:

- Ну, до свидания...

Но прежде, чем уйти, пощупала Кларин пульс и покачала трогательной головой с кудряшками.

- Только на днях она могла сидеть и улыбаться,- сказал Саул Исаакович, когда врачиха вышла.-Только на днях...-повторил он к вспомнил, как улыбалась ему Клара в его недавний приход, и еле сдержался, чтобы не закричать, не воздеть руки, как делали над умершими старики в Кодыме, ведь Клара еще дышала.

- Все мы на самом краю, все мы приблизились и все приготовились,- ответил Моня сухим голосом. Тогда Саул Исаакович сказал:

- Что делать, Моня. Жизнь.

- Смерть, Саул, смерть, а не жизнь,- зашептал ему Моня и оглянулся на Клару испуганно, но она не могла слышать, она не осознавала жизни.

Саул Исаакович посмотрел на голубые губы умирающей, на колыхание волос над ее лбом, на увядшие руки.

"О, о и еще раз о!-зарыдал в нем кодымский старик.-О, о!.. Почему должна так рано споткнуться на краю обрыва нежная Клара?.. Умолкните, песни! Выключайся, музыка! Горе! Горе!.."

Моня взял его за локоть и попросил:

- Слушай, Саул, позови ко мне Гришу.

"О, да, да!.. Сдвигайся, стол! Отменяйтесь, торжественные тосты за встречу, за вечную дружбу, за мир. О, о!.. -царапал грудь и рвал одежду, и посыпал седую голову пеплом исступленный кодымский старик.-О, о! Пусть пеплом станет костер Ревеккиных хрустиков! Пусть праздничное блюдо рыбы станет будничным запасом на неделю!.. Клара, Клара! Сколько было в тебе светлой доброты для всех нас! Плачьте, плачьте!.."

- Ты хочешь, чтобы пришел Гриша?-спросил Саул Исаакович.

- Да. К Зюне я послал соседку, Зюня сейчас придет. А ты, Саул прошу тебя, позови Гришу.

- Знаешь, Моня, я ведь сегодня созвал гостей, я и за тобой пришел как за моим гостем. У меня сегодня вечер в честь Гриши, все уже готово. Ты не задержишь его?

Моня, потупившись, смотрел на истертый просяной веник в углу. не отвечал, а Саул Исаакович добавил:

- Пожалуйста, не держи его долго.

Моня еще немного помолчал-что он там думал?-а потом повлек Саула за собой в тьму коридора и в коридоре,- не отпуская его локтя, приблизил свои глаза к его глазам и зашептал:

- Она умирает, Суля! Она каждую минуту может умереть, ты не понимаешь? Она одной ногой уже там! Я хочу, чтобы сегодня мы все были вместе. Я сломаю твои планы, и ты меня извинишь!

- Почему ты решил, что она умирает?

"О, о! Кто знал такую ласку в чьей-нибудь другой улыбке! Клара, Клара!.. О тоска! Она мне давит на сердце, она опутала мое горло! Плачьте, плачьте..."

- И все-таки почему ты решил, что она непременно умрет? Кто знает? Тебе эта курносая девочка сказала? Что она понимает? Кто может знать?

- Я знаю, Суля.

Моня закашлялся, наверно, от непривычки говорить шепотом. Он прокашлялся, отдохнул и уже не шептал, а бормотал, бубнил:

- Умирает моя Клара, Гуточка в санатории, у нее нарушится отпуск... Надо вызвать Хаю из Кишинева... Позови мне Гришу, Саул.

- Хорошо, хорошо, я скажу ему. Не падай духом, Моня, крепись!.. Он придет, если ты настаиваешь. Хотя я уверен, что Клара выздоровеет! Но пусть будет по-твоему, пусть он придет к тебе, и вы будете весь вечер смотреть друг на друга!.. Как я могу спорить?

Саул Исаакович вышел на площадку и захлопнул за собой дверь громче, чем намеревался. Но Моня сразу же поторопился опять распахнуть ее настежь - нужен был свежий воздух, движение воздуха.

"О, о, о! Плачьте, плачьте! Только на днях она улыбалась драгоценной своей улыбкой!.. Почему же теперь ее не будет?.. О горе нам горе, о горе!.. Плачьте!" -не умолкал вопящий и рыдающий. Миллион извинений

- Гарри Стайн-ваш родственник? Он, наверно, скоро вернется. Его повезли осматривать порт Ильичевск, но уже пора вернуться. Посидите, вы, кажется, устали.

Саул Исаакович опустился на стул. Если бы, подумал он, ему позволили прилечь на диванчике в эркере под пятнистыми листьями тропического растения, то можно было бы подождать Гришу, выпить с ним бутылочку куяльницкой минеральной воды.

- Я, к сожалению, не имею ни минуты времени, я ужасно спешу,- сказал Саул Исаакович любезной дежурной.- Мне нужно в мою записку - вы не забыли, я оставлял записочку? - мне просто необходимо внести существенные изменения.