О связях как таковых

Однако последний случай относится скорее к вопросу о том, как верно понять заглавие оригинала, чем к проблеме адекватной его передаче по-русски, чего нельзя сказать о названии трактата Джордано Бруно «De vinculis in genere», давно и верно переведённого на русский язык: «О связях вообще» [Горфункель 1958: 402, 404]. Так как в нашем издании было избрано другое, рискованное заглавие «О связях как таковых» вместо давно бытовавшего и правильного перевода, скажем несколько слов почти в порядке самокритики, обратившись к причинам, побудившим к такому неоднозначному решению.

Давно стала лингвистическим трюизмом глубокая мысль Гумбольдта, замечавшего, что «язык есть нечто постоянное и вместе с тем в каждый данный момент преходящее», представляя собой «не продукт деятельности (Ergon), а деятельность (Energeia)», и рассматривать его нужно «не как мёртвый продукт (Erzeugtes), а как созидающий процесс (Erzeugung)» [Гумбольдт 2000: 69–70]. И если латинский язык при большом желании и можно назвать языком мёртвым, то едва ли таковым является русский. То, что оборот «как таковой» имеет «ограничительное», а не «расширительное» (in genere) значение, не мешает ему употребляться в последнем смысле, множество примеров чему мы найдём в художественной и академической литературе. Ограничимся одним, позаимствованным из мемуаров известного историка искусства Виля Борисовича Мириманова (1929–2004), в которых он вспоминает о своём общении с двоюродным братом матери, искусствоведом-иранистом Левоном Тиграновичем Гюзаляном (1900–1994):

Он нередко говорил о работе. Я помню его высказывание о том, что работа тем значительнее, чем уже избранная тема. В качестве примера он указал на серебряный персидский сосуд, сказав, что даже не сам этот предмет, но его крышка могла бы стать темой диссертации. Этого урока я не усвоил. Я не пренебрегал деталями, но настоящим моим объектом всегда была архитектоника явления как такового [Мириманов 2012:170].

То, что in genere всегда точно переводилось на русский язык: «в общем, вообще, по своему роду» [Боровский 1988: 356], не отменяет возможности передачи иным путём «расширительного» значения, права «перевыразить» его «средствами и по законам языка», «пытаясь при этом точно передать все оттенки мысли» [Галь 2015: 220–221]. Конечно, при этом нельзя забывать о другой крайности, то есть «развязности» как оборотной стороне канцелярита [Галь 2015: 180]. Недопустимым казалось и Н.А. Галь и К.И. Чуковскому интранзитивное употребление глагола «переживать» (наряду с принятым и транзитивным: «переживать горе, радость, etc.»), «одна из примет пошлой, мещанской речи» [Галь 2015: 89]. Приняв эту форму [Чуковский 2012: 22], всё же классик признавался, что ему «противоестественно» было бы сказать: «я переживаю» [Чуковский 2012: 19]. Как бы то ни было, употребление «переживать» без дополнения давно стало частью не только живого языка, но и литературы. Мы встретим его уже у писателей середины-второй половины XX в. (К.М. Симонов, Д.А. Гранин, В. В. Быков, etc.). Причины, по которым недопустимо использовать уже устоявшийся «расширительный» usus «как такового», неясны. Вообще, если вспомнить, что русское «сам», восходящее к индоевропейскому числительному «один» (sem/som) [Гамкрелидзе, Иванов 1984: 842–843], родственно древнеперсидскому hama («равный, тот же самый») [Фасмер 1987: 552][6], в современном персидском давшему не только haman («тот самый»), но и ham («тоже, вместе»), и hamegi («весь, всё»), и hame («каждый, всякий, весь, всё») [Nourai 2013: 411][7], то переход значения для «такового» от «взятый сам по себе» [Ожегов 2018: 1172] «по основному свойству, признаку» [Ушаков 2009: 1088] к «целый» [Ефремова 2006: 918] в живой стихии языка не покажется невероятным. К индоевропейскому корню sem/som, который нёс значение совместности и целостности действия (in eins zusammen, einheitlich, sam, mit), восходит не только лат. semper, «всегда», но и герм. *sin, наделявшее корень даже оттенком непреходящего постоянства (immerwahrend): гот. sin-teins «ежедневный», англос. sin-niht «вечная ночь», ср.-в.-н. singruene «вечнозелёный» etc. [Pokorny 1959: 902–905].