О тех, кто предал Францию

Вера в линию Мажино губительно подействовала на Францию. Французы слишком полагались на неприступность своих укреплений, забывая, что, по желанию Бельгии, они не продолжили линию Мажино вплоть до самого моря, то есть к северу от Лонгви и Монмеди, вдоль люксембургской и бельгийской границ. Даже в течение восьми месяцев «фальшивой войны» мало что было сделано для укрепления этого слабого звена французской системы обороны. Немцы же самым тщательным образом готовили удар по наиболее уязвимому пункту.

В первые «тихие» месяцы войны я побывал на фронте в качестве военного корреспондента. Офицеры с величайшей охотой показывали мне оборонительные укрепления. В одном из пунктов, к северу от Страсбурга, некий полковник — подлинный энтузиаст своего дела — водил меня из одного бетонного укрытия в другое. День и ночь лихорадочно работали солдаты, возводя новые сооружения.

— Неплохой бетон, — бормотал все время полковник, пока мы с ним пробирались через лес по берегу Рейна. — Нет, куда им! Не прорвутся. Замечательный бетон! Я спросил:

— Ну, а германские бетонные сооружения по ту сторону Рейна так же хороши, как ваши, или нет?

— О, нет! — сухо отрезал полковник. — Даже и сравнивать нельзя.

— А почему бы тогда вам не атаковать немцев прежде, чем они успеют укрепиться лучше?

Полковник усмехнулся и с упреком посмотрел на меня, словно я высказал непозволительную ересь и он только по снисходительности не обижается на меня. Он ничего не ответил. А правда заключалась в том, что никто не хотел атаковать. Обе стороны только и знали, что возводили всякие новые сооружения, и так продолжалось до тех пор, пока немцы не взяли в свои руки инициативу. На обоих берегах Рейна кипела работа; очень часто противники работали на виду друг у друга, но ни немцы, ни французы не стреляли. Лишь по вечерам они обменивались несколькими залпами — просто чтобы рассеять скуку. Я ночевал в надежном укрытии на передовой линии укреплений, а утром решил прогуляться вдоль траншей и дошел до часового, стоявшего у самой реки. На противоположном берегу молодой немец, обнажившись по пояс, умывался речной водой. Меня несколько раздражало, что он так спокойно совершает свой утренний туалет, когда с другого берега на него смотрят два пулемета. Я спросил французского часового, почему он не стреляет. Он, повидимому, изумился моей кровожадности.

— Да ведь они нескверные люди, — ответил он. — А потом, если мы будем стрелять, они тоже откроют огонь.

Мысль, что немцы «нескверные люди», была для меня нова, а особенно в устах французского солдата. Я заинтересовался, что думает обыкновенный французский солдат, когда он наблюдает, как немцы умываются по утрам, а по вечерам прислушивается к сентиментальным немецким песням под аккомпанемент концертино. Французским солдатам больше нечего было делать, как изо дня в день наблюдать за жизнью немцев и докладывать по начальству. Когда концертино умолкало или маленькая белая собачка не бегала больше вверх и вниз по бepery, они знали, что германский пост сменился, и начинали изучать в подзорную трубу новых пришельцев. Мне казалось, что между наблюдателями с обеих сторон возникает своеобразная близость. Французы обычно вставали по утрам, чтобы взглянуть на большие полотнища, выставленные вдоль германских передовых застав, с надписями: «Мы не хотим воевать с вами», «Где англичане?» или: «Англичане прохлаждаются с вашими женами дома». Целый день громкоговорители извергали такие же лозунги. С точки зрения французских официальных кругов, эта пропаганда была настолько грубой и смехотворной, что она не оказывала никакого воздействия на французских солдат. Но я сильно усомнился в этом, когда увидел, какую скучную жизнь вели солдаты на фронте вдали от своих семей. Если не всем, то во всяком случае части солдат эта война должна была казаться бесцельной, и пропаганда под лозунгом «За что вы воюете?» могла иметь некоторый успех. Я спросил полковника, отвечает ли он на эту пропаганду. «Нет, — сказал полковник. — Война — серьезное дело, мы не занимаемся такими глупостями».

Но нынешняя война была войной нового типа, а этот пожилой офицер запаса еще думал мыслями 1914 года. Даже если бы пропаганда оказала слабое воздействие на германских солдат, она могла бы подействовать на самих французов. Немного остроумия рассеяло бы скуку во время бесконечного рытья окопов на берегах Рейна, оживило бы настроение в казематах, в которых почти нигде нельзя было стоять выпрямившись и которые в июне — во время половодья на Рейне — начало заливать водой. Почему последнее слово обязательно должно быть за врагом?

Такую же «дружбу» можно было наблюдать на самой линии Мажино вплоть до начала июня.