О Тех, Кто Всегда Рядом!

Мне даже слушать не хочется о том, что он знает, поэтому обрываю его горячечные откровения:

— Тихо! Нужно обо всем сообщить Хине. Но сначала нужно точно узнать, когда Морриг вернется в замок. Чтобы не пробираться туда в то время, когда она где-нибудь кроликов гоняет.

— Да, да, да! — соглашается Иштван, подскакивает и начинает нетерпеливо притопывать.

— Нет, дружище, ты останешься здесь, следить за воротами.

Он недовольно кривится — очень уж ему не терпится встретиться с Хине и рассказать ей свежайшие новости, но я неумолим:

— Подумай сам — идти через весь незнакомый город с незнакомыми порядками. Ляпнешь что-нибудь не то кому-нибудь не тому и пропадешь в одночасье. Как мы тогда вдвоем будем выкручиваться? Посиди уж здесь, я скоро вернусь и составлю тебе компанию.

Иштван тяжело вздыхает и опускается на насиженное место:

— Ты прав, Одон. Мне придется остаться.

— И веди себя тихо. Вот тебе деньги на всякий случай, — отсыпаю ему в ладонь пригоршню олова, — но сильно не трать, нам совсем не нужно, чтобы на нас обратили внимание.

— Не беспокойся за меня, друг, — Иштван необыкновенно серьезен, он проникновенно заглядывает мне прямо в глаза, — я знаю, что следует делать, а от чего воздержаться. Делай свое дело.

— Я вернусь, — пожимаю ему локоть на прощанье, — а ты пока подумай, как мы станем выбираться и откуда ловчее запустить стрелу, харошо?

— Я займусь этим, — серьезно отвечает Иштван.

— Успехов, — желаю напоследок и спешу в заведение Скайса.

Пока бегу к остроухой, в голове крутится занятный вопрос: на что пожертвовал храму деньги щедрый толстяк? Узнать бы. Третьему из Святых Духов молятся в том числе и за отсрочку визитов Анку. И если деньги пожертвованы именно на это, то выходит, что Третий моментально исполнил молитву толстяка, передав это золото в наши рук! Вот и думай после такого… всякое.

В нашем клоповнике тихо. На улице день и все обитатели разбрелись по своим делам. Но дверь в нашу комнатку, где оставалась Хине, почему-то распахнута настежь. Туату так неосторожно поступить не могла и я, предчувствуя недоброе, спешу войти.

— Ну что ты, красавица, — слышу с порога густой торопливый говорок, — что ты такая нелюдимая? Разве от тебя убудет, если ты обслужишь бродягу Тулла? Смотри-ка, что у меня есть…

Я не вижу, что он ей показывает, все пространство передо мной занимает широченная спина в дырявой рубахе.

— Наверняка не видела никогда такого красавца, а, детка? — довольно рыкает незнакомец. — Хочешь испытать? Хочешь, вижу по твоим прекрасным глазкам, как сильно ты хочешь это сделать! У добряка Тулла не заржавеет. Люблю таких стройненьких малюток. Давай-ка, детка, будь со мной поласковее и папочка Тулл будет к тебе необыкновенно добр.

Он не спешит применять силу, потому что знает, что с ним потом сделают кровососы, которым может пожаловаться несчастная жертва, но рассчитывает, что его габариты и наглость внушат жертве такой ужас, что ни на какие жалобы она станет неспособна. И всегда потом подтвердит, что добровольно поддалась на уговоры. Мне уже встречались такие добряки.

— Эй! — окрикиваю наглеца, — ты чего забыл в моей комнате? Мне Этих позвать?

— А? — он очень быстро разворачивается, подтягивает штаны. — Да ты что, паренек? Зачем нам Эти? Нешто мы сами не уладим свои дела? Сколько ты хочешь за час времени этой славной киски?

— Я хочу, чтобы ты убрался из моей комнаты, Тулл. И совсем не хочу с тобой разговаривать. Но я видел здесь неподалеку двоих черных. Кажется, им нечем было заняться.

Я спокоен, потому что в моем мире подобные разборки всегда заканчиваются одинаково: зло почти всегда отступает перед угрозой появления еще большего зла. Все боятся Анку и никто не желает с ними связываться без самого серьезного повода. А в мире Иштвана мы бы с этим громилой уже бы дрались. Вернее, он бы меня уже прибил.

— Да брось, малец! Неужели тебе деньги не нужны?

— Уходи, Тулл, если хочешь встретить завтрашний день.

— Да кто ты такой? — на его щетинистой морде написано недовольство, а в глазах скачут искры.

— Какая разница, Тулл? Этим поровну, кто я такой, им важно, что ты нарушаешь правила.

— Я тебе сейчас шею сверну и в канализацию брошу. И мне ничего не будет, — рассуждает мордатый Тулл. — Я так уже делал.

— Вот как? Тогда я, пожалуй, не стану этого ждать, а сразу пойду за остроухими? Ты не против?

Он цепко вглядывается в мое лицо, словно пытается запомнить его навеки, потом угрожающе произносит:

— Мы с тобой еще встретимся, сопляк!

— Наверняка, — улыбаюсь ему по-доброму и отступаю в общий зал, открывая громиле дорогу к отступлению, и одновременно сторонюсь волосатых загребущих лап, благоразумно опасаясь, что ему может захотеться исполнить свою угрозу.