О Тех, Кто Всегда Рядом!

Я сажусь на обломки старой бочки, вытираю полой плаща клинок, хотя на вид он остался совершенно сухим. Сердце колотится, грудь раздувается как мехи в кузнице Петра, я возбужден сверх всякой меры. Дышать тяжело — просторная прежде рубаха стягивает ребра. И настроение такое, что покажись сейчас рядом еще десяток Анку — я бы бросился на них один, без раздумий! Постепенно успокаиваюсь, во рту появляется сухость, облизываю покрывшиеся коркой губы и спрашиваю подружку:

— Зачем ты вообще с ними дралась? Ты же говорила, что тебя не посмеет ослушаться ни один Анку?

Она поднимается с земли и снова превращается в холодную Туату.

— Так и есть, человек Одон. Они и не смогли.

Что-то совсем странное. Как это — не ослушались, но едва не убили?

— Это не они. Это Сид Гирнери отдал им приказ схватить меня. Если я здесь появлюсь. Убить меня они не смогли бы, но задержать эту проекцию тела в этой реальности до появления кого-то из хозяев для них было бы возможно. А Гирнери просто отправили бы меня обратно — в Беернис. Младшим Сидам нельзя появляться у чертога Хэль без позволения старших. Но они никогда не дадут такого разрешения. Потому что очень не хотят стать младшими.

Иногда она начинала говорить такие загадочные вещи, которые в голове не укладываются; слова вроде бы понятны, но смысла в них нет никакого — это как выйти на рынок и раз в минуту открывать и закрывать уши, пытаясь из обрывков знакомых слов составить осмысленные рассказы.

Видя, что мне ничего не понятно, Хине-тепу изображает сочувствующую улыбку и поясняет:

— Мы, Туату, существуем сразу в нескольких реальностях, человек Одон. И когда я в этом мире прихожу на кладбище Кочевников, другие мои воплощения, в других сферах, других мирах и временах тоже совершают какие-то действия. От их согласованности зависит общий успех. А ненавистные тебе Анку существуют только в одной реальности — там, где они стали Анку. И могут на некоторое время сковать действия моего воплощения.

Я все равно не очень понимаю, о чем она говорит, кроме того, что Туату имеют еще какие-то тела. Но это значит, что убив Клиодну, мы с Карелом ничего не добились?

Об этом я и спрашиваю, подвешивая тесак за спину.

— Нет, немножко не так. — Туату морщит свой острый носик. — Лишившись здесь своего воплощения, Клиодна стала неполноценной. Как тебе это объяснить… Как ваза без донышка — вроде бы то же самое, но выполнять свои функции не может. И вернуться сюда не может. Наши проекции трудно уничтожить, но если это кому-то удалось, то новые не появятся — это невозможно. В Сиде Беернис таких Туату трое — из-за них мы стали младшим Сидом. Она все видит, понимает, но не может воздействовать на ваш мир. Никак. Да и на другие реальности тоже — потому что никто не станет слушать и подчиняться вазе без донышка. Так что в вашем смысле — вы ее действительно убили и надолго. А сегодня ты убил еще и восемь Анку. По человеческим меркам двухсотлетней давности — ты былинный герой отныне, Одон.

Она кротко улыбается, становясь похожей на простую девчонку. Если не принимать во внимание глазищи — можно легко обознаться.

Я все равно ничего не понимаю, но решаю, что разберусь с этим позже.

— Что теперь, когда нам никто не мешает?

— Теперь нам нужен один покорный Анку, — Сида задумчиво оглядывается. — Жалко, что здесь ты всех перебил.

— Зачем нам Анку?

Она поднимает на уровень глаз обе ладони, поочередно шевелит дюжиной пальцев, словно проверяя — на месте ли они и насколько послушны?

— Его мы отдадим Хэль.

— А он ей… ему нужен?

— Если мы хотим получить разрешение на наше дело — мы должны принести жертву Хэль. Хватит болтать, человек Одон. Пошли, поищем кого-нибудь.

Она разворачивается в сторону ближайшей улицы, вытягивает вперед руку и сообщает:

— Вон там какой-то пьяница бредет. Далеко. Годится.

А я все никак не могу взять в толк — за каким бесом ей понадобился еще один кровосос?

— Поищем Анку? Разве этих Анку никто не хватится? Ты же говорила, что Туату видят все, что видят их Анку? Значит, нас видели и вскоре…

— Пошли, Одон. Не нужно рассуждать о вещах, в которых ничего не смыслишь. У алтаря Хэль рвутся связи и каждый становится сам по себе. Разве ты этого не чувствуешь?

Я ощупываю себя на всякий случай, но ничего необычного не нахожу.

— Нет, не чувствую. А кто это — Хэль? — спрашиваю я, догоняя ушедшую вперед Хине-Тепу.

— Хэль — сущность мира, его итог и его начало. Жизнь устроена не так, как тебе кажется, человек Одон. А сейчас помолчи, мне нужна тишина.

Происходящее все больше напоминает мне дурную пьесу из рыночного балагана: события громоздятся вокруг главного героя, а он, беспомощный, ничего не понимая, следует в русле их течения, не в силах придумать даже мало-мальски разумного объяснения своим действиям. Зрители хохочут, подсказывают и порываются выскочить на сцену, но принять участие в пьесе им не позволительно. И приходится несчастному персонажу и дальше безропотно тянуть навязанную ему роль.

Пока я рассуждаю, мне становится виден шатающийся человек, придерживающийся за стену какого-то дома.