О том, что есть в Греции

Надпись на ящике с оливками: «Забористые – зимние. К вину». Небо враз состарилось. Поседело. Взмокло. Облака не летают, как прежде, а стоят: громоздкие, скомканные, колючие, как из серебряной парчи.

Из деревни приехал дядя Янис. Года два назад ему сделали операцию на сердце, с тех пор он следит за здоровьем и каждую осень проходит обследование в афинской больнице.

– Что в этот раз вам сказал врач, дядя?

– Сказал, что теперь мне надо пить больше вина…

– Что-что?!

– Да, так лучше циркулирует кровь. А ты что думала! Старики немощны… старикам нужна поддержка…

Настаивает на том, чтобы затопить камин, хотя настоящих холодов пока нет. «Огонь нужен не для тепла, а для компании».

Дядя с Пелопоннеса. К метрополии, как все ахейцы, относится чуток предвзято.

– Что ты делаешь в Афинах, Катерина? Ась? Работа? Да у нас полно работы в деревне! Орегано будешь собирать, горный чай… Спрос есть, иностранцам нравится. Каким иностранцам? Например, афинянам…

* * *

Семейная таверна «Лесбос». Оксюморон переливается на вывеске неоном. Таверна старая, с традициями, так называемый «исторический магазин». Полы мраморные, с мозаикой – сейчас таких днем с огнем не сыщешь. Столешницы тоже из мрамора, крупной твердой белизны. Готовит хозяин, Перикл, его сын Аристотель – официант. За свое искусство печь мясо и рыбу Перикл получил от завсегдатаев прозвище «маэстро». От жаровни пахнет чем-то церковным.

У Перикла волосы стальными колечками, такая же кудрявая борода. Завитки лежат густыми ровными волнами, как будто терпеливый миниатюрист долго рисовал море. Когда у него нет работы, он выходит в зал посидеть с посетителями, обсудить спорт, политику, погоду.

Аристотель выглядит не так былинно, он еще в начале формирования своей внешности, на месте бороды – пушок.

В центре зала трое стариков. Отглаженные рубашки, начищенные ботинки, строгий дресс-код еженедельной встречи. Рыбу принесли свою, отдали Периклу жарить, сухое красное тоже свое. Выпивали, впрочем, не только вино, но и еще что-то, из бутылочки поменьше.

– Простите, что это у вас? – поинтересовался соседний столик. Один из друзей вскочил, поднял стакан к потолку:

– Напиток богов!

– То есть?

– Ципуро!

Начинается потчевание, расспросы, тосты, дифирамбы…

Самый старший из стариков рассказывает, что ципуро это из его родной деревни, просит пробовать, сокрушается, что родина уже не та, угасает.

– Сейчас у нас всего лишь четыре таверны! А когда-то их было пять…

Аристотель склоняется к сидящему отцу, показывает головой на веселящихся «бобовых королей»:

– Ничего, что вино с ципуро мешают?

– Ничего… они видели все. Им можно!

Луна висит низко, светит на новые дома, старые горы, столики на открытой веранде для курящих. Все как на ладони. Даже ночью от себя не спрячешься. Воздух холодный, вкусный, вечный. Выдохнул – нет мира. Вдохнул – есть мир.

Троица старцев, расплатившись, собирается уходить. Один, тот, который принес ципуро, пытается подняться, бледнеет, заваливается назад, на стул. Перикл и Аристотель наперегонки несут ему воды. Он сидит, переводит дыхание. Минут через двадцать друзья обнимают его с двух сторон и осторожно ведут к выходу. Публика приветствует его горячо, как чемпиона, побежденного, но не сошедшего с дистанции.

– Какие хорошие люди! – растроганно говорит Аристотель.

– А как же, – соглашается Перикл. – Если это люди, то они всегда хорошие.

Апокриф

Жорж Сименон утверждал, что парижанин фанатически привязан к своему району. Что тогда говорить об афинянине? Родной район – его культ. Соседи – практически родственники. Их объединяет чувство, по качеству сходное с религиозным. Они годами поклоняются одним и тем же ларам и пенатам: булочнику, мяснику и зеленщику.

Рассказывают быль, как одному афинянину предложили выгодную сделку – продать свою квартиру и купить новую, просторнее и светлее, но в другом квартале. Он отказался с негодованием:

– Вы с ума сошли? Если я не буду покупать хлеб у Карраса, помидоры у Пеппаса, а мясо у Руссоса, зачем мне вообще выходить из дома?

Как говорил Гераклит: «Объяснить это нельзя. Можно только навеять».

Рюмочных в Ано Петралона нет, а вот «бочечные» – пожалуйста. Масштаб заказов размашистее. На двери, ведущей в подвальчик, объявление: «Продается вино для дома». Здесь столько котов, что, кажется, они основали свою собственную, независимую и довольно вонючую цивилизацию. Коты спесивы, жирны, уверены в себе. По улицам не бегают, а ходят. Выглядят опрятно, носят контр-адмиральские бакенбарды а-ля чеховский Ревунов.

Кафе «За здоровье» на улице Трех Святителей, как заверяет реклама, работает с 1897 года. И с тех пор там мало что изменилось. На стене лаконичное меню из разряда «выбор без выбора», ненадежные столики. В кафе трое: двое пожилых мужчин и хозяйка – молодая женщина с сигаретой в руке. Ее лицо занавешено дымом, как у пифии. Перед одним стариком – вино. Перед другим – кофе.

– Ты знаешь, Лука, где жили первые люди?

– Кажется, в Африке.

– Чушь! Первые люди жили в Ано Петралона.

– Но почему, Афанасий?

– Почему, почему. Нравилось им тут.