О трагическом чувстве жизни

Чтобы оправдать бессмертную жажду бессмертия перед нашим собственным слабым разумом, апеллировали также к общему признанию людей: Реrтапеrе animos arbitratur consensu nationum omnium{204}, как говорил, вместе с древними, Цицерон (Tuscul. Quaest., XVI, 36); но тот же самый компилятор чувств, которые испытывали древние, признавался, что, пока он читал платоновского Федона, пока и соглашался с приводимыми там доводами в пользу бессмертия души; но как только он закрывал книгу и начинал своим собственным умом решать эту проблему, все его согласие улетучивалось, assentio omnis illa illabitur (cap. XI). И то же самое происходит с каждым из нас, то же происходит со Сведенборгом, самым отважным визионером мира иного, по признанию которого, говоря о загробной жизни без ученых мудрствований о природе души и способе соединения души с телом, он верит, что после смерти будет жить в блаженстве и славе, как человек среди ангелов; но как только он начинает думать о доктрине соединения души с телом, или о гипотезе относительно данного соединения, тотчас же возникают сомнения насчет того, где находится душа - там или здесь, и как только возникает этот вопрос, идея загробной жизни ускользает от него (De caelo et inferno, §183). А все-таки «тем, что меня волнует, беспокоит, утешает, тем, что может подвигнуть меня на самоотверженные поступки и на самопожертвование, является не что иное, как судьба, ожидающая меня или мою личность, пусть даже ее происхождение, природа и сущность недоступны познанию, вследствие чего философам остается удовлетвориться выводом о том, что моя личность должна будет исчезнуть», - говорит Курно (Traite..., §297).

Должны ли мы принять простую и нерассуждающую веру в вечную жизнь, не пытаясь представить себе, какой должна быть эта вечная жизнь? Это невозможно; ничто не может принудить нас к этому. И тем не менее есть такие люди, которые выдают себя за христиан и оставляют этот вопрос почти без всякого внимания. Возьмите какую-нибудь книжку по протестантизму, самую просвещенную, то есть самую рационалистическую, самую культурную, Dogmatik доктора Юлия Кафтана, к примеру, и из 668 страниц, составляющих ее шестое издание (издание 1909 г.), только лишь одна, последняя, страница посвящена этой проблеме. На этой странице вслед за утверждением о том, что Христос есть как начало и середина, так и цель Истории, и что те, кто пребывает во Христе, достигнут полной жизни, вслед за утверждением о вечной жизни тех, кто пребывает во Христе, ни слова не говорится о том, чем эта жизнь может быть. От силы четыре слова посвящены вечной смерти, то есть аду, «потому что этого требует моральный характер христианской веры и надежды». Ее моральный характер, не правда ли? Моральный, а не религиозный, ведь неизвестно, требует ли этого ее религиозный характер. И все это вследствие благоразумной осторожности агностицизма.

Да, это благоразумно, рационально, а кто-то скажет - благочестиво, не желать проникнуть в то, что для нашего сознания является заповедной тайной, не упорствовать, пытаясь представить себе Рай столь же отчетливо и зримо, как он представлен в Божественной комедии. Истинная вера, истинное христианское благочестие, скажут нам, состоит в непоколебимой уверенности в том, что Бог, по благодати Христа, так или иначе, уготовил нам жизнь в Нем, в Сыне Его; что, поскольку судьба наша находится в его всемогущих руках, мы должны положиться на высшую волю и верить в то, что Он наилучшим образом приготовит нас к последней цели жизни, духа и Вселенной. Таково наставление, пережившее века и особенно значимое в период от Лютера до Канта.

И, несмотря на это, люди не перестают предпринимать попытки представить себе то, какой может быть эта вечная жизнь, и до тех пор, пока будут существовать люди, а не мыслящие машины, они никогда не оставят попыток постичь это. Существуют книги по богословию - или якобы по богословию, - заполненные исследованием того состояния, в котором жили блаженные, способа блаженства и качеств тела блаженного, ведь душа не может представить себя без какого-либо тела.

И этой же самой потребности составить себе конкретное представление о том, чем может быть эта иная жизнь, отвечает, в значительной мере, несокрушимая жизненность таких доктрин, как спиритизм, метемпсихоз, учение о переселении душ на небесные светила, и другие аналогичные доктрины, которые столько раз уже объявлялись побежденными и мертвыми, и еще столько же раз возрождались в той или иной, более или менее новой форме. И намерение абсолютно не обращать на них внимания и не искать в них никакого непреходящего содержания было бы неслыханной глупостью. Человек никогда не согласится отказаться от попыток представить себе эту иную жизнь в конкретном образе.